Автор: Елизавета Короткова
Идёте вы себе по Москве и тут видите: за забором юрта стоит. И ещё одна, и ещё... Потом понимаете, что вам не показалось. А потом — что это «стойбище» ещё и находится на территории обычной общеобразовательной школы.
Фото из архива Музея кочевой культуры
Это Музей кочевой культуры. Тут 30 жилищ кочевых народов со всего мира: от ненецкого чума до масайской хижины, от чукотской яранги до киргизской юрты. Везде всё настоящее и ни одного экспоната за стеклом. А экскурсии ведут этнографы — люди, которые регулярно ездят в экспедиции пожить с кочевниками.
Фото из архива Музея кочевой культуры
Обычно экскурсии здесь проходят как-то так: вы своими руками разводите огонь трением у монголов, пробуете сыр из молока оленя и солёный чай у цаатанов, топите печь сухим навозом и готовите лакомство из ячменя в тибетской палатке, ещё точите гарпун и обрабатываете скребком шкуру у чукчей. Ну или вообще проходите Посвящение Воинов в масайской хижине — тут уж какую экскурсию выберете. Так жизнь кочевника изучать гораздо проще и интереснее, чем по пылящимся на полках экспонатам.
Как-то раз московский учитель географии Константин Куксин попал в Монголию. Они с другом были бесстрашные: намотали по стране 4000 км на велосипеде совсем одни, а заодно и познакомились с кочевой культурой монголов.
Фото из архива Музея кочевой культуры
В итоге Константин привёз домой кучу историй о ней. А на дворе был 2002 год, и об этом ещё толком никто не говорил — так что в Москве рассказы молодого учителя слушали с недоверием. Тогда он выучил монгольский и уже через год отправился в Монголию снова — на этот раз, чтобы собрать полноценный этнографический материал, привезти в Москву настоящую юрту и потом всем её показывать.
Монголы, узнав о такой задумке, юрту Константину не продали. Подарили. Но не тут-то было. Оказалось, провезти юрту через таможню — та ещё задача. В попытках её решить Константин пошёл за помощью прямиком к Шагдарыну Бире — вице-президенту Академии наук Монголии, культурологу-востоковеду и ученику Рериха. Бира ответил молодому учителю что-то вроде «это вы здорово придумали» и без лишних слов помог организовать вывоз юрты. На монгольской стороне всё прошло гладко, а вот в России юрту завернули — якобы в таможенной декларации были ошибки. После четырёх месяцев суда Константин чудом добился того, чтобы юрту признали помощью московским детям и разрешили установить её на территории московской школы.
Вот с этой самой юрты в 2004 году и начался Музей кочевой культуры. И в школьном дворе она стоит до сих пор.
Главный принцип музея — всё настоящее. Это значит, все предметы сюда привозят прямиком из экспедиций. Вот, например, настоящая чукотская яранга изнутри:
Фото из архива Музея кочевой культуры
Длинные деревянные жерди связаны друг с другом и покрыты оленьими шкурами — вот, собственно, и весь дом. В таких на Чукотке живут и при ураганном ветре, и в мороз −50°C. Внутри по кругу расстелены шкуры, по центру — очаг, а в глубине — небольшое «помещение» из шкур, опять же. Это йороны — «комната» для одной семьи.
Пушистый тёплый комбинезон керкер — тоже подлинный, привезённый с Чукотки. Как и нарты, и шаманские амулеты, и меховые сапоги торбаса:
Сейчас в музее сотни экскурсионных программ и 30 таких вот экспозиций. Есть по кочевым народам Евразии, Африки, Северной Америки, Южной Америки и Австралии. Каждый год жилищ становится на одно-два больше: летом 2023-го вот открыли долганский балок.
Каждую экспозицию готовят несколько лет. Сначала изучают литературу по теме, потом общаются с лингвистами, антропологами и этнографами. Потом экспедиция. В поездке сотрудники музея ходят «в гости» к кочевникам: знакомятся с их укладом жизни изнутри и выкупают у местных предметы быта. И это вообще не про «приехал — быстренько всё купил — уехал». В такие экспедиции ездят без обратного билета — иногда ведь с кочевниками приходится проводить недели и даже месяцы.
Тут надо понимать, что этнограф на каком-нибудь оленеводческом стойбище — это уже не просто учёный, а полноценный участник каслания и, самое главное, помощник по хозяйству.
Фото из архива Музея кочевой культуры
Например, однажды Константин кочевал в Ямало-Ненецком автономном округе вместе с ненцами и хантами. В той поездке у этнографа были свои нарты и олени — всё как положено:
Фото из архива Музея кочевой культуры
Каждое утро среди сотен других оленей ему нужно было найти «своих», поймать их арканом и запрячь в нарты. Чтобы хоть как-то отличать своих быков (так на севере называют ездовых оленей), этнограф повязывал им на рога ленты. Как-то раз ненцы подшутили над учёным и нарядили в ленты дикого неприрученного оленя. Ох, и натерпелся тогда с ним Константин! Но запрячь в нарты всё-таки сумел — уже был достаточно опытным оленеводом. А ещё в экспедициях на Ямал этнограф чинил те самые нарты, оставался в ночной тундре без еды и воды, упав со снегохода, ел строганину и запивал её кровью оленя, добывал «правильный» снег... И сколько таких вот северных экспедиций было — уже и не счесть.
Фото из архива Музея кочевой культуры
Иногда за один выезд чисто физически не получается разыскать всё, что нужно для экспозиции, и тогда этнографы возвращаются к кочевникам снова и снова. Бывает, что между учёными и местными жителями рождается крепкая дружба (Константин называет такие семьи родными).
Фото из архива Музея кочевой культуры
Тогда люди, у которых, местом жительства по паспорту является тундра, встречают москвичей как своих. В обратную сторону это, кстати, тоже работает. Однажды в московской квартире у Константина жила его «родная семья» из девяти чукчей — друзья тогда попали в сложную ситуацию, и создатель музея их выручал. Или бывает, в стаде у друзей Константина случается падёж, и он покупает им оленей. Рогатых тогда записывают на «счёт» этнографа. На границе Тывы и Монголии уже пасётся около десятка «оленей Костика» (так их называют местные).
Фото из архива Музея кочевой культуры
А иногда и дружбой всё не кончается. Вот, например, история была: знакомый антрополог Константина приехал в тундру и влюбился в местную девушку. Женился на ней, бросил науку, завёл оленей — в общем, стал тем, чью жизнь сам же ещё недавно исследовал.
После школы кочевой жизни сотрудники музея возвращаются в Москву и проводят экскурсии. Привозят с собой не заученные по книжкам рассказы, а реальные истории из экспедиций. Экскурсовод музея Наталья Ивлева, например, недавно приехала из полуторамесячной экспедиции по Монголии, где она наблюдала шаманское камлание (общение шаманов с духами). Теперь вот рассказывает об этом на своих лекциях про шаманизм.
Все вещи в музее «живые», потому что ими пользуются. И их же, самое главное, можно трогать гостям (почти все). В масайской хижине, например, есть палочки для добывания огня трением, которые без дела не лежат. Прямо во время экскурсии ими усиленно трут друг о друга, пока минуты через полторы не появится первый дымок.
А вот моринхур — монгольский музыкальный инструмент со струнами из конского волоса и смычком:
На экскурсиях на нём играют, и некоторым его «голос» напоминает виолончель. Вот эти белые пятнышки на корпусе инструмента, кстати, никакая не грязь, а молоко. Им, по монгольской традиции, кормят духов и кропят юрту — моринхуру тоже достаётся.
А вот это когда-то был ёжик:
Сейчас это щётка для металлической посуды на монгольский лад. Говорят, чистит на ура. Если что, ёжиков в Монголии специально ради этого никто не обижает: шкурку подбирают уже после того, как ежом полакомилась хищная птица. Колючки-то ей есть неохота.
В музее, вообще, много шкур, костей, когтей, зубов и прочих составных частей животных. У многих из них, опять же, есть практическое применение: какие-то греют в холода, какие-то — участвуют в обрядах, а какие-то — в быту используются. Вот, например, позвонок кита из чукотской яранги. Чукчи сидели на нём, как на стуле:
Что-то в музее можно не только потрогать, но и примерить. Например, вот такие солнечные очки из кожи и кости — тоже из чукотской яранги:
За редким исключением есть в музее и предметы, которые трогать не разрешают — или как минимум не советуют. Эти шаманские амулеты, привезённые с Чукотки, как раз из их числа:
Так вышло, что у старого шамана, которому они когда-то принадлежали, прервалась династия. Передать предметы было некому, а без хозяина они бы пропали. Шаман решил спасти амулеты и подарил их Константину, с которым на тот момент уже был знаком.
Но, как видите, даже такие вещи висят в музее в открытом доступе. «Жизнь предмета кончается, как только он попадает за стекло», — верит Константин.
Есть в России такой народ — нганасаны, живут на севере Красноярского края. В Музее кочевой культуры хранятся в том числе и нганасанские идолы. Так вот, приезжает как-то к Константину в музей его коллега (один уважаемый академик) и спрашивает: «А правильно ли ты, Костя, хранишь нганасанских идолов?». Выясняется, что не совсем: этнограф кормит их маслом и молоком, как это принято у бурятов или монголов. А надо — водкой, кровью и жиром. Да и хранить их положено не в жилище, а в специальном сундучке. В итоге пришлось перед идолами извиняться и всё переделывать — с таким тут не шутят. «И это никакое не суеверие, а профдеформация или, если угодно, уважение к чужой культуре», — говорит Константин.
Штука в том, что идол в Музее кочевой культуры — это не какой-то там «божок за стеклом». Попадая в Москву, он не перестаёт быть ритуальным предметом: если его кормили и уважали дома, то и здесь должны, считают сотрудники музея — учёные-этнографы. В противном случае есть риск стать «циничными расхитителями гробниц» и превратить ценные вещи в пылесборники.
Обычаи и ритуалы у всех разные, поэтому в разных жилищах всё делают по-своему. В монгольской юрте, например, можно увидеть то самое окропление молоком. Белая еда у монголов священная — это угощение для духов. Чтобы покормить духов местности, молоком брызгают на четыре стороны света от юрты. Чтобы покормить духов очага и других покровителей — кропят, обходя вокруг очага по солнцу.
Фото из архива Музея кочевой культуры
В общем, и по части ритуалов тут тоже «всё настоящее». Пожалуй, единственное условно «ненастоящее», что есть в музее, — это восьмиметровые палки в основе чума. Ну просто их невозможно перевезти ни в поезде, ни в самолёте. Так что рубят уже здесь — самостоятельно, но с соблюдением всех обрядов, конечно. Перед тем как срубить дерево для чума, нужно поговорить с духом леса и попросить у дерева прощения, как это делают сами ненцы.
Сюда ведь нередко приезжают и сами представители кочевых народов. Могут устроить небольшую проверку и спросить: «А правильно ли вы, ребята, рубили деревья для чума?». Если в итоге в музейные жилища кочевники заходят почти как к себе домой, значит, всё получилось.
Во-первых, в этот музей можно попасть только с экскурсией. Во-вторых, на неё нужно обязательно записаться заранее. В-третьих, за один раз можно сходить на экскурсию только в одно жилище — то есть выбрать его нужно заранее. Можно это сделать по телефону +7 (916) 513-31-48 или на сайте (он, кстати, интерактивный, поэтому в жилища можно виртуально позаходить, поскрипывая воротами в режиме онлайн).
На экскурсию записываются по тому же самому телефону (это можно сделать в любой день, кроме понедельника и четверга). Вам там всё подскажут: и какие программы вообще есть, и в какое время, и что лучше выбрать.
Вопросы, советы и отзывы пользователей
Напишите комментарий
Прям "живой" музей получается
Жаль, что не указан адрес музея. хотелось бы знать где он находится
Здравствуйте, Галина! Адрес музея: г. Москва, ул. Авиамоторная, д. 30А. Попасть в музей можно только по записи с экскурсией, иначе кроме забора ничего не посмотреть будет. А записаться нужно заранее по телефону +7 (916) 513-31-48 или на сайте.
Спасибо за этот материал! То и дело вас читаю, а тут еще и про хороших людей!
Добрый день, Алёна! Рады, что вам нравится. Спасибо, что читаете нас.
Спасибо за статью