Якутск — воплощение севера

22 мая 2024

В 1820 году лейтенант Фердинанд Врангель возглавил экспедицию по северо-восточному побережью Сибири. Благодаря ей была описана территория от реки Индигирка до Колючинской губы, нанесены на карту Медвежьи острова. В 1841 году, через 17 лет, барон Врангель опубликовал книгу по следам экспедиции «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821, 1822, 1823 и 1824 гг.» с подробным описанием мест, которые он и его команда посетили, а также иллюстрациями. Вот отрывок про город Якутск.

Глава вторая

[...] Якутск носит на себе совершенный отпечаток хладного, мрачного севера. Город расположен на голой равнине, примыкающей к левому берегу Лены. В его широких улицах видны только незначительные дома и хижины, окруженные высокими деревянными заборами. Между серыми, мертвыми бревнами и досками тщетно будете искать дерева или хотя одного зеленого кустика; ничто не изобличает здесь существования кратковременного лета, разве только отсутствие снега, который своей белизной, быть может, несколько оживляет печальную серую единообразность.

Меркаторская карта северо-восточной части Сибири к путешествию лейтенанта Фердинанда Врангеля. Фото Library of Congress

В городе считается всего 4000 жителей, около 500 домов, пять церквей (из коих три каменные и две деревянные), один монастырь; при нас строился каменный гостиный двор. Единственную достопримечательность Якутска составляет старинная деревянная крепость, или острог, с угрожающими падением угловыми башнями, которую в 1647 году построили завоеватели Сибири — казаки. Сколь ни ветх сей памятник первого основания Якутска, однакож жители взирают на него с благоговением и охотно рассказывают о богатырских подвигах своих предков, начале и приращении своего любезного города, который, к счастью, большая часть из них любит и находит довольно красивым. Впрочем в последние тридцать лет он действительно улучшился приметным образом; уже исчезли все якутские юрты, виденные в нем в 1793 году капитаном Биллингсом между обывательскими домами; тогдашние льдины {Во всех отдаленных северных странах Сибири вставленная в отверстие окна чистая ледяная пластина, спаянная снегом и водой, заступает место стекол, которые от чрезмерно сильных морозов лопаются. Даже слюда из которой там сбивают окна, не может устоять против жестокой стужи и потому при наступлении зимы вынимается и заменяется ледяной пластиной.} и даже слюда, заменены стеклами, по крайней мере у более зажиточных горожан, а в некоторых домах мерцает уже заря комнатной роскоши, как то: большие окна, высокие комнаты, створчатые двери и тому подобное.

Якутск, как известно, есть средоточие не малой части северной сибирской торговли. От Анабары до Берингова пролива, от берегов Ледовитого моря до находящегося у Олекмы горного хребта Алдана, из Удского острога, даже из Охотска и Камчатки, с пространства, составляющего несколько тысяч верст в окружности, свозятся в сей город драгоценнейшие и простые пушные товары всякого рода; сверх того моржовые зубы и загадочные мамонтовые кости, остатки допотопные, для промена или продажи в течение лета. В оборот приводится всего более нежели на два с половиной миллиона рублей, и одних пушных товаров бывает миллиона на полтора {На ярмарке 1836 года пушных товаров в продажу поступило: белок 615 тыс., лисиц 16 тыс., речных бобров 500, выдр 200, куниц 2000, песцов 20 тыс., горностаев 45 тыс., хорьков 3500, струи кабарожьей 10 тыс., соболей 18 тыс., моржового зуба пудов 1000, мамонтовой кости пудов 1900.}.

Виды берегов Ледовитого моря, современный Северный Ледовитый океан, иллюстрация из книги «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821, 1822, 1823 и 1824 гг.». Фото Library of Congress

Со вскрытием Лены купцы приезжают из Иркутска в Якутск, привозя с собой в обмен всевозможные товары, какие только нужны здесь в житейском быту. Кроме крепкого черкасского табаку в папушах, играющего важную роль, главнейшие предметы торговли суть: хлеб в зерне и мука, чай и сахар, горячие напитки разных сортов, особенно водка, китайские бумажные и шелковые материи, низшей доброты сукна, медные и железные вещи, стекло и т. д. Жители Якутска не упускают случая запастись в продолжение ярмарки всем нужным, ибо с окончанием расторжки мелкие торгаши возвышают цены на товары до чрезвычайности, а некоторых нельзя достать и за деньги.

Времени главной расторжки нельзя назвать собственно ярмаркой, по крайней мере в том смысле, какой она имеет в России: здесь не видишь ни тени того, что происходит на всех других наших ярмарках: товары нигде не выстанавливаются. Особенно ярмарка не сопровождается никакими народными увеселениями: на улицах даже не заметно увеличившейся деятельности или суетливости. Купцы как будто прячутся со всеми своими товарами в домах или дворах; там решают они свои дела, стараясь как можно более содержать друг от друга в тайне цены товаров и имена тех лиц, с которыми намерены торговать; одни мещане и казаки занимаются почти исключительно торговлей пушным товаром с окрестными якутами; беднейшие из них употребляют капитал свой, сколь ни был бы он малозначащ, на то, чтобы в продолжение зимы мало-помалу понакупить некоторое количество шкур и по том с значительным барышом продать их иркутским гуртовым купцам ичи променять им на различные житейские и другие потребности. Как говорили мне, между русскими не найдется ни одного ремесленника. Напротив того, здешние якуты, занимавшиеся некогда только звериной ловлей и скотоводством, принялись ныне за разные ремесла и доставляют своим бывшим учителям, русским, все нужное, получая от того значительную прибыль. Между ними находятся искусные плотники, столяры, резчики, даже живописцы {Все образа в новом каменном соборе и столярная и резная работы на иконостасе произведены якутами весьма красиво и хорошо.} и они отличаются понятливостью, любовью к труду и порядку. О воспитании детей заботятся здесь мало: ребенка с малолетства отдают обыкновенно какой-либо якутке, которая, вскормив посильно и по крайнему своему разумению, года через два или три возвращает воспитанника, конечно, уже несколько объякученного, родителям; дома он дорастает и, научившись несколько грамоте у священника или причетника, посвящается постепенно в таинства сибирской торговли пушным товаром или определяется в писцы какого-либо присутственного места для достижения чинов, на которые и в Якутске бывают крайне падки. Таким первоначальным воспитанием здешнего юношества объясняется с первого взгляда странным кажущееся явление, что даже в несколько высшем кругу общества якутский язык играет почти столь же главную роль, какую французский в обеих наших столицах. Это обстоятельство крайне поразило меня на одном блестящем праздничном обеде, который давал богатейший из здешних торговцев мехами в именины своей жены. Общество состояло из областного начальника, почетнейшего духовенства, чиновников и некоторого числа купцов, но большая часть разговоров была так испещрена фразами из якутского языка, что я, по незнанию его, принимал в беседе весьма слабое участие.

Хлебосольство жителей Якутска славится повсюду и вошло почти в пословицу, но как здесь бывает обыкновенно мало приезжих или путешественников, в отношении которых они могли бы исполнять сию добродетель, то якутчане ограничиваются почти исключительно своим собственным кругом и, имея много свободного, праздного времени, проводят его в довольно шумных собраниях, где кушанья и напитки составляют, разумеется, главные предметы их наслаждения. После пышного стола, приправленного наливками в изобилии, старики проводят остальное время за стаканчиком пунша и карточным столом, а дамы за кипящим самоваром и тарелками с калеными кедровыми орехами, которые пощелкивают беспрестанно: молодежь между тем танцует сибирскую восьмерку под гусли или скрипку. Так проходит день за днем, единообразно, без малейшей перемены, исключая разве тот случай, что нечаянным образом попадется в Якутск какой-нибудь новый, в остальном мире уже преданный забвению, дамский наряд: он возбуждает всеобщее внимание, зависть и соревнование, ибо, несмотря на уединенность здешнего края, наряд составляет и здесь для дам самую существенную принадлежность и наслаждение жизни. Каково в Якутске живали прежде, «во дни оны», не знаю; слышал, однакож, от многих старожилов горькие жалобы, что настоящее поколение крайне уклонилось от прежних, скромных и простых нравов, страсть к картежной игре, нарядам, мотовству чрезвычайно в нем усилилась и разорила уже не одно семейство вконец. По кратковременному пребыванию моему в Якутске я не в состоянии сказать ничего решительного на счет основательности таких жалоб; не следует ли, однакож, приписать их отчасти также стариковщине, которая здесь, как и везде, почитая свой век блаженным, осуждает настоящий?[...]

Глава третья

[...] О происхождении якутов, их обычаях и образе жизни вообще писано уже столь много и столь подробно, что после всего мне кажется почти излишним умножать прежние известия моими замечаниями, схваченными налету, во время скорой езды: ограничиваюсь только сообщением некоторых этнографических главных очерков, нужных для уразумения моего рассказа, дабы тем избавить читателя от труда рыться в других, полнейших описаниях.

Северное сияние, иллюстрация из книги «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821, 1822, 1823 и 1824 гг.». Фото Library of Congress

Оклад лица и язык якутов совершенно подтверждает предание об их татарском происхождении {Предание говорит, что некто из татар, по имени Сахалар, перекочевал из какой-то земли, лежащей где-то за горами, к Киренге на Лену, поселился тут, женился на тунгуске и сделался родоначальником якутов, которые потому еще и ныне называют себя сахаларами.}. Они народ в полном смысле пастушеский: главное богатство их заключается в многочисленных табунах и стадах рогатого скота, доставляющих им почти все нужное для пропитания и содержания. Изобилие пушных зверей, обитающих по бесконечным лесам, и прибыль, получаемая от продажи их русским, заохотили и пристрастили якутов к звероловству, которым занимаются они с неутомимым рвением и удивительным искусством. С самого младенчества приученные к лишениям всякого рода и в них закаленные, якуты с величайшим терпением противостоят всем житейским нуждам, неразлучным с суровым климатом их земли.

Между прочим, они кажутся почти совершенно нечувствительными к стуже и почти до невероятной степени могут переносить голод.

Пища их состоит из кобыльего и коровьего молока, из конины и говядины, но только вареной; о жарении и печении, также о хлебе, якуты не имеют никакого понятия. Жир почитается у них величайшим лакомством, а самое неумеренное пресыщение оным — высочайшим блаженством; они употребляют его в разных видах: сырой и топленый, свежий и испортившийся, и, полагая все достоинство только в количестве, а не в качестве какой бы то ни было пищи.

Дабы умножить объем и придать несколько вкуса пище, берут они внутреннюю часть коры сосновой, предпочтительнее лиственичной, оскабливают ее, толкут мелко, мешают с рыбой, частицей муки, молоком, особенно с жиром, варят из такой смеси нечто похожее на размазню и пожирают в ужасном количестве. Из коровьего молока приготовляется у них так называемое якутское масло, по-настоящему род сыра или творогу, на вкус кисловатого, не очень жирного и составляющего, даже без хлеба, довольно изрядную пищу.

Мужчины и женщины страстно любят курить табак, и притом самый крепкий, какой только достать могут, преимущественно черкасский. Глотая весь табачный дым, они приходят от того в какое-то опьянение, которое иногда, ежели якут разъярится, производит пагубные следствия. Нe зная искусства делать кумыс хмельным, почему потребно его великое количество к произведению желаемого действия, они предпочитают ему горячее вино {Хлебное вино, водка. — Ред.}, хотя им оно и весьма дорого обходится по причине привоза из отдаленных мест. Русские закупщики мягкой рухляди, пользуясь страстью якутов, ставят горячее вино и табак важнейшими предложениями в торговых с ними сношениях.

У якутов бывают жилища двоякого рода: летом уросы {На постройку таких уросов сдирают кору с берез большими лепестьями, размягчают ее посредством варки и сшивают вместе; будучи снаружи белы, а внутри желты, уросы представляют вид весьма красивый и издали уподобляются исполинским холстинным шатрам.} — род легких конических шатров, составленных из жердей и обтянутых берестой; в них кочуют они по обильным травой лугам, на которых пасутся их стада, между тем как хозяева стад беспрестанно запасаются на зиму нужным количеством сена; с наступлением зимы переходят якуты в свои теплые юрты. Они суть род хижин, строимых поверх земли из тонких бревен, в виде отрезанной пирамиды, покрываемой снаружи толстым слоем травы, глины, дерна и имеющей размер сообразно с потребностями в ней помещающихся. В таких жильях окна заменяются много что двумя, тускло освещающими внутренность их, небольшими, квадратными отверстиями, в которые зимой вставляются льдины, летом вклеивают рыбьи пузыри, а иногда порядочно напитанную жиром бумагу. У бедных пол опускается вниз, обыкновенно на два или на три фута, и плотно убивается из глины, а у богатых поднимается и выстилается досками. Вдоль стен устраиваются из лежачих шестов широкие залавки, похожие на низкие полати, которые вместе служат и кроватями и по числу жильцов, или по крайней мере женатых, разгораживаются слегка на несколько отделений. По середине юрты, ближе к дверям, ставится чувал — род очага, или открытого камина, с трубой, проведенной в кровлю; в нем горит беспрестанно огонь для тепла в юрте и для варки пищи.

Походная юрта и шесты для ее установки. Нарты — сани для езды на упряжках собак или оленей, иллюстрация из книги «Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю, совершенное в 1820, 1821, 1822, 1823 и 1824 гг.». Фото Library of Congress

По стенам развешиваются платье, белье и другая домашняя рухлядь, но во всем господствует поэтический беспорядок и величайшая неопрятность. Вне юрты ставят кругом еще несколько подобным образом построенных сараев для коров, которые пользуются здесь тем преимуществом, что стоят под крышей и кормятся сеном, а иногда в жестокие морозы их помещают даже в юрте, в переднем темном пространстве по обеим сторонам дверей; лошади, напротив того, остаются всегда под открытым небом и должны скудно питаться иссохшей осенней травой, выгребая ее копытами из-под снега. Только в случае дальних поездок кормят их за несколько дней сеном для подкрепления. Хотя зодчество и устройство якутских жилищ крайне несовершенны, однакож они в полной мере соответствуют здешнему климату, местности и потребностям жильцов, а в некотором отношении даже предпочтительнее появляющихся уже здесь кое-где русских крестьянских изб, в особенности потому, что на постройку юрты употребляются не настоящие бревна, а только одни тонкие древесные стволы; равномерно и чувал, с вечно пылающим огнем его имеет то преимущество, что, вытягивая беспрестанно воздух, некоторым образом очищает в юрте атмосферу, напитанную всякого рода испарениями. Словом, как бы то ни было, юрта удовлетворяет всем нуждам якута в рассуждении удобства жизни, так что он спокойно проводит продолжительную, ужасную зиму без страданий от холода. Днем мужчины ходят на охоту; женщины сидят вокруг чувала, обделывают звериные кожи, шьют платье, вьют веревки, вяжут сети и т. д., а вечером, когда вся семья собирается вместе, курят табак, пьют кумыс и в ужасном количестве едят, со свежим или прогорклым жиром, хорошо уваренную сосновую размазню. Случается, что в это время князец, или старшина, разбирает небольшие споры между своими; дела поважнее поступают к голове целой волости, или улуса {Улус составляет целое якутское колено, состоящее под общим начальником (головой) и разделяющееся на несколько наслегов (ночлегов); каждый из них имеет своего старшину, или князца, из числа коих избирается голова над целым улусом. На Колыме есть улус, состоящий из десяти наслегов. Принадлежащие к одному улусу называются родниками (родовичами).}. День заключает нередко какой-нибудь шаман, который в полночь у тлеющих на чувале угольев совершает свои заклинания для отыскания заблудившейся скотины, для излечения от какой-либо болезни или испрошения помощи у духа в предстоящем пути и других предприятиях — иногда даже для прекращения долговременной тяжбы, не оконченной обыкновенным порядком.