Свердловская область в конце девятнадцатого века

22 мая 2024

Уроженец посёлка Висим на Урале Дмитрий Мамин уехал получать высшее образование в Петербург, но в 1877 году из-за ухудшения здоровья вернулся к родителям и до 1891 года жил на Урале, преимущественно в Екатеринбурге. Даже избирался там гласным городской думы. А ещё он много путешествовал по окрестностям. Летом 1886 года он отправился исследовать Южный Урал. В 1887 году по следам поездки он опубликовал в издании «Новости и биржевая газета» очерки «По Зауралью». Кстати, тогда он уже работал под фамилией-псевдонимом Мамин-Сибиряк. И вот фрагмент из очерков про Каслинский завод — тот самый, мастера которого прославили на весь мир каслинское литьё из чугуна. Окрестности заводского посёлка Касли автор называет уральской Швейцарией.

Каслинский завод. Сергей Прокудин-Горский, 1910 год. Фото wikimedia/Прокудин-Горский

Дорога в Каслинский завод считается на Урале одной из красивейших. Действительно, сначала вы едете мимо сосновых и березовых лесов, а потом начинается холмистая равнина с красивыми пролесками, пашнями и лугами; вдали синей полосой мелькает первое горное озеро Силач. За озером все выше и выше поднимаются Вишневые горы, точно они вырастают у вас на глазах. Берег озера извилист и образует громадный полуостров Мандаркин, которым оз. Силач отделено от смежного с ним оз. Сунгул, сливающегося с оз. Керети и Большой Касли. Получается непрерывная водная цепь с выдающимися мысами, полуостровами и островами. В яркий летний день синева воды сливается с синевой леса, а горы служат только фоном. Где-то далеко-далеко у самой воды виднеется какое-то жилье, точно оставленное на стекле мухой пятно. Может быть, это рыбачье становище, или целая башкирская деревня — издали не разберешь.

Сначала скажем о горах. Вишневые горы тянутся на расстоянии двадцати верст, образуя отдельные возвышенности, как Булдым, Каравай и др. Свое общее название они получили от дикой вишни, которая громадными зарослями покрывает юго-восточные, безлесные покатости. Самое растение не достигает даже и двух аршин высоты и принадлежит к особой породе — prunus prostata {Н. Чупин. Географический и статистический словарь Пермской губернии. Авт.}. В отношении зоологическом, эти Вишневые горы составляют оригинальный сборный пункт, именно: с Ильина дня, когда поспевают дикие вишни, сюда слетается множество всевозможной мелкой птицы — снегири, дрозды, а также выводки рябчиков, тетеревов и глухарей. За ним следом, конечно, идут хищники: ястреба, беркуты, орлы, совы и филины. Окрестные горы кажутся мертвыми сравнительно с кипучей жизнью, которая сосредотачивается здесь. О грызунах и говорить нечего,— полевые мыши, крысы и бурундуки очень деятельно приготовляют свои зимние запасы вишен, а также являются белки и специальные маленькие хищники, как горностаи и ласки. В начале августа этот прилив животной жизни кончается, и птицы, и зверье откочевывают в другие местности. Гора Каравай славится у охотников, как сборное место диких коз, которые являются сюда из уральских болот в начале зимы. Замечательно то. что на Каравай приходят козы из Уфалейской и Златоустовской дач. Этот «ход» коз известен охотникам, и завидная дичь потребляется в больших количествах особенно весной, когда их «заганивают по насту». Последняя самая варварская охота, которую следовало бы воспретить законом. Настом называется наледь, которой покрывается тающий весенний снег; он сдерживает охотника на лыжах, а коза проваливается, режет себе ноги до самой кости и, измученная, обессиленная, достается охотнику. Таких загнанных по насту коз даже не стреляют, а прямо режут ножом, как и оленей.

Для охотников и рыболовов Каслинская дача — настоящий рай, потому что, кроме лесной дичи, здесь еще больше болотной и водяной, а рыбные уловы считаются семидесятипудовыми коробьями. Но о последнем после, когда будем говорить о всех уральских горных озерах.

Посёлок Каслинского завода и озеро Большие Касли. Сергей Прокудин-Горский, 1910 год. Фото wikimedia/Прокудин-Горский

Чем ближе дорога идет к Каслям, тем местность делается интереснее. Прежде всего поражает этот необыкновенно резкий переход от широкой черноземной равнины к крутым лесистым горам. Главная масса озер идет все время с правой стороны от дороги, но подъезжая к оз. Бол. Касли, вы видите большое озеро и слева — это Кисегач, заросший «лавдами» {Лавдами на Урале называют пловучие островки озерного ситника, в котором ни пройти, ни проехать; эти лавды — любимое местопребывание и рыбы и водяной птицы.} и осокой.

— Тут этой рыбы невпроворот, — говорит «учитель», поглядывая на развертывающееся озеро. — Уйма {Уйма — много до невероятности. Авт.} рыбы... Как-то я на базаре в Каслях походил утром, так одна страсть глядеть: караси лежат в решетках, точно лапти, да такие желтые, жирные, а щуки точно клинья... ей богу!.. Задарма идет рыба по здешним местам.

Особенно хорош вид на оз. Бол. Касли, на Вишневые горы и на далекую панораму Каслинского завода от оз. Кисегача. Это настоящая уральская Швейцария, и можно только удивляться, как на сравнительно небольшом пространстве собрана такая масса всяческой благодати. В ближайших лавдах на глазах у нас выплыло несколько утиных выводков, тут же по мокрому песку берегового прибоя хлопотливо бегали белые чайки. К самому заводу дорога идет верст десять все время по берегу озера. Красиво белеют заводские церкви, пестреют разные постройки, и этот вид не теряет вблизи, как иногда случается с красивыми ландшафтами. Скоро наш экипаж катился по широкой каслинской улице, мимо таких хороших и так плотно поставленных домиков,— мне еще не случалось видеть такого наружного довольства, потому что в самых богатых местах оно сосредотачивается только около рынка и церквей.

— Куды ехать? — спрашивал «учитель», прибодрившись на козлах и подтянув лошадей, чтобы не ударить лицом в грязь перед каслинскими обывателями.

— Валяй к центру...

— Здесь на городскую руку живут, — объяснял «учитель», направляясь к заводской фабрике. — А вот проезжающих номеров все-таки нет... Ну, где-нибудь выпросимся переночевать.

Присмотрев двухэтажный деревянный дом, «учитель» подвернул к нему, слез с козел и отправился проситься на постой. Проходил он очень долго и вернулся с известным в таких случаях ответом: «Не пущают... Хозяина нету дома, на рыбалке». Поехали дальше. Спросили кого-то из встречных и наконец нашли квартиру у одной вдовицы, которая «допускала проезжающих». Первым нашим вопросом, конечно, был вопрос о рыбе: есть ли свежая на уху?..

— Свежей-то нет сейчас... Кабы утром — сколько угодно, — отвечала вдовица, к нашему немалому огорчению. — Разве у рыбаков у кого поискать...

— Пожалуйста...

— У них уж такое заведенье: которую рыбу поймают, сейчас ее в город, а остальную сами съедят, — объяснял «учитель», откладывая лошадей. — Нар-родец... Нет, штобы для проезжающих господ, например, оставить: все сами слопают, черти!..

Нашлась какая-то проворная «девка», которая бросилась к рыбникам, а мы после чая сейчас же отправились осматривать самое селение. Крепко живут в Каслях, и самые простые избы выглядят так зажиточно.

Я просто любовался постройками: какой толстый лес на домах, и как пригнано дерево к дереву, и как все поставлено по-настоящему, по-хозяйственному, «от желань сердца». Это уж, не городом пахнет, где городят дома чуть не из щеп и всякой другой дряни. Особенно приятно было видеть дома средней руки, и таких попадало много с крашеными окнами, с железными крышами, с крепкими воротами и всякими хозяйственными пристройками, как этому и быть следует у порядочного хозяина. На Руси обыкновенно встречается так: стоит несколько раскрашенных кулацких хоромин, а кругом жмутся лачуги и гнилушки, недостает именно этого среднего достатка, который Каслям придает такой сытый и крепкий вид. Правда, ближе к центру, т. е. к господскому дому и знаменитой каслинской фабрике, начали попадаться уже совсем городские дома: каменные, двухэтажные, с яркозелеными крышами и бесчисленными окнами, но тут не было резкого перехода от нищеты и голи к вопиющему богатству.

Касли. Сергей Прокудин-Горский, 1910 год. Фото wikimedia, Library of congress

— Чей это дом?...

— Злоказова...

— А вон там на горе, у церкви?..

— Тоже Злоказова — училище...

Злоказовы для Каслей своего рода, «канниферштант»: куда не повернешь — везде в глаза мечется эта фамилия. Дома Злоказова, училище Злоказова, винный склад Злоказова, пивная лавка Злоказова и т. д. У самой фабрики на горке стоит каменная церковь — от нее отличный вид на все селенье, на спящие невдалеке горы, на озеро, которое видно и справа и слева, точно стоишь на острове, хотя этого и нет в действительности.

Я обошел несколько улиц, но так и не мог ориентироваться относительно этой воды: куда ни пойдешь, везде вода. Сейчас под горкой дымит и погромыхивает знаменитая каслинская фабрика, прославившаяся своим чугунным литьем, ближе — господский дом и какое-то странное здание: не то каланча, не то контора — не разберешь. По другую сторону горки на берегу стоит тоже что-то вроде господского дома, какие строились в старину: низменные, с большими окнами, с садом, с надворными пристройками. Солнце было на закате, и по озеру неподвижными точками стояли маленькие рыбачьи лодки — душегубки. Это удили не настоящие рыбаки; а любители. Настоящий лов идет ранним утром.

Да, красивый и оригинальный этот завод, совсем «на городскую руку». Мы возвращались по какой-то необыкновенно широкой улице, уставленной сплошь такими богатыми домами, что просто загляденье. Невольно является мысль: хорошо живется в этих Каслях... Вот каслинский рынок — это другое дело. Собственно, нет даже рынка, а просто лепятся какие-то жалкие лавчонки — уж как торгуют в этих норах, трудно сказать. Может быть, это даже и хорошо, потому что хорошая торговля еще не составляет мерила местного благосостояния, а впрочем, не знаю, может быть, каслинская торговля идет хорошо — меня этот вопрос не интересовал.

— А ведь, девка-то не нашла рыбы,— встретил нас за воротами «учитель», успевший уже «чкнуть», отчего глаза у него совсем исчезали каждый раз и красное лицо покрывалось жирным налетом. — Вон хозяйка сказывает, что у ней есть вчерашние караси...

Пришлось помириться на этих вчерашних карасях, но уха вышла такая великолепная, какой, сплошь и рядом не бывает из живой рыбы. Каслинские караси недаром славятся. Вообще, мы поужинали отлично, и «учитель» долго после поминал «вчерашних» каслинских карасей.

Каслинский завод построен в 1745–50 годах, «Тулянином» Яковом Когюбковым на башкирских землях, а потом был продан в 1752 году статскому советнику Никите Никитичу Демидову, брату знаменитого Акинфия Никитича. При покупке башкирской земли под завод Демидов сделал непростительную ошибку, не выговорив себе права собственности так же и на озера этой дачи. Они сейчас дают арендаторам больше дохода, чем весь Кыштымско-Каслинский горнозаводской округ, не считая выплачиваемой ежегодно аренды башкирам, которые этой последней почти исключительно и существуют. В начале нынешнего столетия этот завод перешел из рода Демидовых в руки купца Расторгуева, у наследников которого во владении находится и сейчас. Собственно, главным заводом считается кыштымский, где находится и главное управление всем Кыштымско-Каслинским заводским округом. На Урале эти заводы славятся красотой своего местоположения и специально заводским производством, причем каслинское литье достигает художественного совершенства.

На другой день мы отправились осматривать заводскую фабрику, причем нашим путеводителем явился студент В-ский, старый наш знакомый. Добыт был из заводской конторы необходимый пропуск, и мы отправились. Осматривать доменные печи и железное производство, конечно, не стоило — оно такое же, как и на других заводах.

Интерес представляло мелкое ваграночное литье, особенно художественные отливки, которыми славятся Касли. Громадная заводская фабрика внутри уже представляет следы начинающегося разрушения; видно, что здесь когда-то кипела горячая работа, а теперь дело пошло на сокращения и урезки. Прежде всего в глаза бросаются некоторые недостатки ремонтировки, а потом отсутствие рабочих — попалось всего несколько человек, которые шли со смены в своих кожаных «защитках» и с мотавшимися «вачегами» на руках. Обыкновенно, когда заходишь на заводской двор, уже издали ваше ухо поражает глухой шум, который увеличивается с каждым шагом вперед. Каждая фабрика походит на громадный улей, который в рабочую пору полон какого-то радостного гула — вот этого здесь и не было. Заводской кризис уже успел сделать свое дело и здесь.

Мастерские Каслинского завода. Сергей Прокудин-Горский, 1910 год. Фото wikimedia/Прокудин-Горский

— Нам бы в литейную... — обратились мы к старичку с «правилом» в руках, с каким ходят заводские уставщики.

— Пожалуйте... Только отливка уж кончилась.

— Ничего, мы посмотрим, как формуют. Это еще любопытнее.

Мы вошли на второй внутренний дворик и повернули налево, в громадный корпус, где шла деятельная работа над грубым литьем, как котлы, сковороды, вьюшки, башкирские и бухарские кунганы. В корпусе стоял полусвет. Больше сотни рабочих возились около только что отлитых вещей, которые вынимали из форм; другие готовили новые формы, копаясь на полу в сыром сером песке. Собственно, процесс отливки представляет мало интересного: по наружному виду готовой формы трудно даже приблизительно угадать, что из нее выйдет, а как льется расплавленный чугун — это можно видеть на каждом уральском заводе.

Большинство рабочих занято было приготовлением форм под большие чаши, какие идут в Среднюю Азию. Нужно иметь большую сноровку, чтобы совершенно правильно вывести такие тонкие стенки и нигде не сфальшить. Большая чаша в несколько ведер вместимости весит всего около пуда. Только что вынутые из форм отливки имеют прекрасный серо-свинцовый цвет и просто поражают чистотой отделки — легкость, прочность, красивая форма и дешевизна этих отливок составили Каслям всесветную известность.

— Пришли посмотреть, как мы в сыром песке копаемся?.. — говорил один рабочий, ловко орудуя в форме каким-то железным крючком, которым он заглаживал неровность будущей стенки и вынимал отстававший песок.— У нас тут вон какая стряпня идет...

Мастер-формовщик и формовочный цех, Каслинский завод. Сергей Прокудин-Горский, 1910 год. Фото wikimedia (1, 2)

Рабочие все такой славный и видный народ, нисколько не похожий на забитых и несчастных фабричных средней России. Каслинцы славятся своим проворством и бойкой работой — никакое дело не отобьется от их рук, и приятно смотреть, как в этих руках «работа горит».

— Только вот прижимка насчет платы у нас выходит... — жаловался другой рабочий, когда уставщик отвернулся.— По три месяца не платят, а ведь живой человек пить — есть хочет.

— Железо не покупают, вот и прижимка...

— Да кому его надо, наше-то железо? — засмеялся рабочий. — У нас ноне такое пошло железо, что можно его отломить на копейку али на грош... Старое-то железо и сейчас, как сукно: только мнется.

Мы обошли корпус и отправились в особое отделение, где производится отливка художественных изделий. Это сравнительно небольшая комната, где толклись человек двадцать рабочих, главных специалистов по части отливок. Около стен и посредине комнаты стояли широкие столы, или по-заводскому, верстаки. Рабочие в одних рубахах или в легоньких пиджаках выделывали формы. В общем работа совершалась так: берется основание формы и засыпается специально приготовленным красноватым песком, в нем отдельными частями выдавливаются отдельные части фигуры, подчищаются и скрепляются металлическими стержнями, а потом в этом же песке устраиваются каналы для проведения расплавленного чугуна. Здесь требуется самая тщательная работа, чтобы отливка получила вид бронзового оригинала.

— Издельно работаете? — спрашиваю какого-то старика.

— Издельно-то издельно, только вот насчет платы очень не способно... Задержка большая стоит.

Отливка и здесь уже была кончена, и при нас вынули из форм уже готовые фигуры — лошади, собаки, чугунные люди и т. д. Работа до того хороша, что лишний чугун остается только на спаях и на местах, где входят трубочки. Тот же прекрасный серый цвет да запекшийся песок в углублениях и выемках. Нужно очень искусно выдолбить эту окаменевшую массу, чтобы не испортить фигуры. Вообще, это чугунное литье ничем не уступает бронзовому, и только можно пожалеть, что оно немного портится в слесарной, где уж очень усердно напилками стирают спаи и по пути срезывают мелкие подробности фигуры.

Мы обошли всю слесарную, и я от души пожалел это усердие не по разуму. Тут же в слесарной топилась небольшая вагранка. Более удачно происходила сборка таких громоздких вещей, как надгробные памятники и камины.

Литейные формы на Каслинском заводе. Сергей Прокудин-Горский, 1910 год. Фото wikimedia/Прокудин-Горский

Из слесарной мы попали в бронзировочное отделение, где совсем готовые отливки покрывались каким-то черным составом, бронзировались и лакировались. Великолепный натуральный серый цвет отливки здесь пропадал окончательно, и получалась готовая вещь в своем раскрашенном виде. Опять пришлось пожалеть.

— Нет ли у вас некрашенных вещей, как они выходят из формы? — спросил я.

— Это пожалуйте в магазин... Там вам покажут, — отвечал очень предупредительный старичок-уставщик.

Магазин помещается на том же дворике, где и литейная. Длинная комната вся завалена сортовым железом и тяжелым. литьем, а художественный отдел жмется в отдельных витринах около стен. Видно, что художественные изделия попали сюда так себе и только мешают. Да и кто их будет покупать, здесь, в Каслях. По мере приготовления эти вещи отсылаются на продажу в Екатеринбург. Нельзя не пожалеть, что каслинская лавка с этим литьем в Екатеринбурге помещается где-то у чорта на хвосте, на так называемом хлебном рынке, куда покупатель, не знакомый с условиями нашей торговли, и не поедет. Это непростительная халатность как по отношению к интересам публики, так и своим собственным. В центре города находят же себе место портерные и лавчонки с невозможной дрянью, а каслинская лавка спряталась на самую окраину, дескать, кому нужно, так нас и здесь найдут. Спрашивается, кто здесь больше проигрывает: публика или заводы?..

Каслинские литые изделия настолько хороши сами по себе и пользуются такой прочной репутацией, что рекомендовать их и рекламировать совершенно излишне. Мы подробно осмотрели все витрины, отнимая самым несправедливым образом время заведывавшего этим отделом служащего,— что делать, если так поставлены заводские порядки. Вещей очень много, но выбор сюжетов несколько устарел: те же пепельницы раковинами и листьями, те же ажурные чугунные тарелочки, те же лошади старой академической школы и неестественно породистые собаки. Новинку представляют группы Ленсере: «Крестьянка на лошади» (стоит 20 р.), «Джигитовка» (35 р.), «Охота» (30 р.), «Кляча», раб. Клодта (4 р.), «Киргиз», раб. Обер (10 р.) и т. д. Сюда же можно отнести хорошенькие подсвечники в русском стиле — 75 к. штука. К достоинствам этих изделий можно отнести их баснословную дешевизну. Если бы обставить сбыт этих изделий обыкновенными человеческими средствами, то можно бы поднять производительность в десять раз больше и параллельно увеличить разнообразие сюжетов. Дело во всяком случае самое верное, и только наши уральские заводчики могут смотреть на него, как на не стоящие внимания пустяки.

Каслинский чугунный павильон на выставке в Париже был удостоен Гран-при «Хрустальный глобус» и Большой золотой медали. Работу уральских мастеров планировали продать в Европе. Но сделка не состоялась. И павильон вернулся в Россию. В конце 1940-х его едва не пустили на переплавку, некоторые фрагменты были утрачены. Но при участии рабочих завода его удалось признать музейной ценностью, и с 1957 года велась его реставрация. Сегодня павильон выставлен в Екатеринбургском музее изобразительных искусств. Фото wikimedia (1, 2)

— А у вас можно достать неотделанную вещь, т. е. как она вышла из формы? — обратился я к служащему.— Это был бы очень интересный образчик тонкости работы...

— Нет, у нас все вещи бронзированные.

— Да, ведь, вы их продаете, значит можете продать точно так же и неотделанную?..

— Это уж нужно будет обратиться в контору... Пожалуй, вот есть небольшой медальон покойного государя Александра II. Стоит 30 копеек.

Вещичка оказалась прелестная, точно она была не отлита из чугуна, а вылеплена — сохранился каждый штрих, каждая черточка. К сожалению, оказался всего один экземпляр. Обращаться в заводскую контору за разрешением купить неотделанную статуэтку мы не решились, потому что это подняло бы ужасную кутерьму и взволновало бы до самого дна все бумажно-канцелярское море. На наших заводах канцеляризм покрывает все, как паутина, и чтобы высморкаться в заводской конторе, нужно испросить входящую или исходящую официальную «бумагу». В то же время можно обделать какую угодно операцию при помощи какого-нибудь подходящего «человечка» или даже целого «человека», но из-за удовольствия иметь образчик сырой отливки не стоило огород городить.

На обратном пути из фабрики мы завернули к свалкам знаменитой синарской руды и здесь учинили «хищение» нескольких интересных штуфов. Кстати, главный секрет отличного каслинского литья заключается в необыкновенной мягкости самого чугуна, который плавится из знаменитых синарских руд. Наш знакомый В-ский был настолько любезен, что подарил мне целую коллекцию интересных штуфов этой синарской руды: тут были и почки, и петёки, и красивые раковины с бархатным налетом. Мы уже сказали, что Касли в числе других уральских горных заводов переживают тяжелый кризис: железо не идет с рук, потому что не может выдержать конкуренции с дешевыми сортами южных и польских железоделательных заводов, работающих на каменном угле.

Рабочие Каслинского завода, которые участвовали в изготовлении чугунного павильона для Экспо-1900, 1900 год. Фото wikimedia

По этому поводу в 85 г. уже был съезд железнозаводчиков в Петербурге и нимало не разрешил дела, а только затормозил его, желая поддержать уральских заводчиков постепенным запрещением привозимого из-за границы железа. Это чисто внешнее и слишком искусственное средство, которое не исцелит скрытой внутренней болезни: зло и корень этого зла не во внешних условиях, а внутри, во всем строе нашего уральского горнозаводского хозяйства и разные паллиативные меры только еще сильнее вгонят болезнь внутрь. Кроме дурного хозяйства и самых рутинных приемов как в производстве, так и в сбыте заводских продуктов, главным тормозом является, с одной стороны, полное отсутствие запасных капиталов, а с другой,— деление заводов по рукам многочисленных наследников, как это и есть в сысертских заводах и в кыштымско-каслинских. Сейчас эти последние заводы принадлежат, кажется, в половине барону Меллер-Закомельскому, в одной четверти Дружинину и в последней четверти наследникам Зотова. Каждая сторона имеет на заводах свое «неусыпно бдящее око»: в Кыштыме от Меллер-Закомельского состоит поверенным г. Карпович, от Дружинина — г. Оберг, от Зотовых — г. Дэви. Конечно, эти блюстители кровных интересов своих доверителей вечно ратоборствуют и препираются, а известно, что дитя у семи нянек всегда остается без глаза...

Разрастающийся заводской кризис, конечно, всей своей тяжестью прежде всего ляжет на заводское население, которое волей-неволей пойдет по миру, как этому уже есть примеры: суксунские заводы.

Но кыштымско-каслинские заводы слишком много сосредотачивают около себя других средств для существования, и поэтому даже при полном прекращении всякого заводского действия население найдет себе хлеб от рыбных ловель, арендой башкирского чернозема и приисковой работой. Это единственные заводы в этом отношении, и можно только пожалеть, что главное заводское богатство, как талант, отданный ленивому рабу, остается закопанным в земле...