Пересадочный узел для птиц: раскаты Волги посреди пустыни
Привет! На нашей офигенной планете есть такое место — низовья Волги. Если бы не Волга, там была бы натуральная пустыня, как в Монголии. Но там есть река, и течёт она не просто так, а по дну бывшего древнего моря.
В России далеко не все знают про это место, а вот для орнитологов всего мира это натуральная Мекка. Почему? Потому что тут огромный трансферный узел для птиц, и это роль места в планетарном масштабе. Птица, она как и самолёт, требует дозаправки. Если вы думаете, что они просто летят в тёплые края, то нет — им нужно где-то останавливаться, отдыхать, есть несколько дней (или даже недель) и лететь дальше. И обычное дерево на даче не подходит: нужно, чтобы было много места и много корма, и при этом хищники не особенно злобствовали. Чтобы вы понимали масштабы узла — просто знайте, что тут за год «пересаживается» около 20 миллионов особей.
Нормальные реки разбиваются на 2-3 протока, а вот Волга разбивается сначала на сотни, а потом вообще превращается в огромную водную поверхность глубиной около метра. Представьте: взяли кусок пустыни размером в полтора Кипра (13 900 км2) и залили его водой. Получилось вот так:
Глубина там небольшая, растительность спокойно торчит над водой, в местах, где ещё можно различить рукава — куча островков и чего-то похожего, а ниже уже всё это постепенно переходит в Каспийское море. Конвергентные вещи можно увидеть в дельте Меконга и в мангровых рощах на островах Микронезии. Поэтому да, в Астрахани, проплывая протоками, можно словить много вьетнамских флешбеков.
Вокруг птиц построили астраханский биосферный заповедник. На его примере я хочу показать, как офигенно работает наука с местными жителями. А то я прошлый раз прямо восхищался, как в Намибии дружат со слонами и леопардами, а у нас под носом происходят не менее интересные вещи.
Вот так это выглядело со спутника в 2005 году. Южные границы
заповедника раньше определялись по краю растительности перед морем,
то есть по продуктивной зоне между водой и сушей. То есть последний
росток тростника был границей. Осаждения частиц из воды образуют в
дельте новые острова, и граница двигается на 5-15 метров каждый
год. Дальше южнее появились рыбаки и нефтяники и границу жёстко
зафиксировали
А это полупустыня для сравнения. Она вокруг:
А вот так выглядит градация от проток до раскатов:
Что такое заповедник?
Есть, условно, три главные стадии охраны природы:
1. «Эй, аккуратнее тут и убери завод» — это национальный парк, в нём куча ограничений, но можно спокойно ходить и вести ограниченную хозяйственную деятельность. По сути, такой зоопарк наоборот; сафари, но не в Африке.
2. «Мы бережём конкретный вид, и тут дом для него» — это заказник, например, для зубра. Задача заказника — увеличивать численность кого-то одного. В принципе, коровья ферма при мясокомбинате — тоже своего рода прототип заказника. Но, конечно, настоящий заказник имеет куда больше охранных механизмов и ограничений.
3. И «не трогайте ничего тут вообще» — это заповедник. В нём, по идее, вообще ничего нельзя менять. Там должна быть экосистема без любого участия человека вообще. И даже если в этой экосистеме что-то идёт совсем наперекосяк, считается, что это настоящий мир, и таков путь.
Заповедник может быть в середине нацпарка, как, например, в Чёрных землях с сайгаками. Может быть и отдельным. В заказники и нацпарки можно ходить туристам, а в заповедники — нет. Но если взять пропуск и научного сотрудника, то можно. Поэтому попасть в заповедник можно двумя путями: если вы имеете отношение к науке, либо если в рамках экопросветительской деятельности туда организованы туры с наукой в составе.
Принципиальное отличие такое: заповедник — это такое суперместо, где можно увидеть «В мире животных» глазами без проблем. Потому что там никого никогда не пугают. Из-за того, что с вами должен быть научник, поток туристов куда меньше, чем в те же нацпарки. Группы редкие, часто получаются дороже, и потрогать листик туристы ездят в другие места. Поэтому природа чувствует себя несколько спокойнее. Это, кстати, значит, что встречная птица будет пытаться выклевать камере глазик, а не улетит в ужасе при виде лодки.
Хотя пеликан, конечно, улетит. Пеликаны они вообще такие
Зачем нужен заповедник?
Сохранять экосистему. Просто чтобы у нас был неизгаженный участок Земли, где всё ещё чисто и радостно как несколько тысяч лет назад. Позволить природе действовать так, как если бы человека нет.
У конкретно Астраханского биосферного заповедника есть три участка: на восточной, центральной и западной частях дельты. Выбраны они как эталонные, чтобы понимать, что происходит по дельте Волги в целом.
Соответственно, на них происходит естественный отбор в лучшем виде. Кого должны были сожрать — кушают (даже если очень жалко милого зверя), а кто выживет — тот выживет. Научный состав может только болеть за своих героев, но не может спасать, подкармливать или ещё как-то подыгрывать. Исключение делается для ключевых видов (краснокнижных) — им всё же немного помогают выживать, то есть очень ограниченно вмешиваются и улучшают их шансы. Читер нашего заповедника — орлан-белохвост, такая здоровенная птица с размахом крыла до 230 сантиметров, которая вообще-то должна охотиться на рыбу, но в последнее время очень любит пугать своим размахом до полусмерти бакланов и смотреть, как из них забавно выпадает уже пойманная еда. Он же работает местным ПВО и может забрать дрон, чтобы разобраться, что это.
Для каждого вмешательства (в том числе с помощью краснокнижным видам) нужна программа с методологией и научным обоснованием. Ещё иногда, наоборот, надо не помогать, кого-то добить лопатой: это касается свежих инвазивных агрессивных видов. Но для этого тоже нужна программа действий.
Из охраны экосистемы проистекает функция сохранения биоразнообразия. То есть заповедники — это такие библиотеки генофонда и убежища для животных. Вот те же кабаны, например, сохраняются внутри охранной территории, но как только за неё выходят — с точки зрения тервера просто стремятся получить пулю в лоб от охотника или браконьера. Если бы заповедника не было, кабана бы тоже уже давно не было бы. А так он мало того, что есть, так ещё и достаточно разнообразен, чтобы восстановиться даже после серьёзного бутылочного горлышка (в нашем случае это чума 2010 года, и вот только сейчас первые годы, когда понятно, что пумбы вернутся). Это значит, что очень маленьких заповедников не бывает: нужен такой размер территории, чтобы внутри сохранялись репродуктивные популяции и большие куски экосистем.
Ещё заповедник увеличивает биоразнообразие на ближайших территориях. Ну, кабаны выходят, птицы расселяются и так далее. В нашем случае наличие заповедника обогащает всю дельту, что хорошо понимают те же охотники, которые давно бы остались не при делах в противном случае.
Как только вы начинаете сохранять экосистему, странно не заниматься наукой прямо на месте. За кучей видов можно наблюдать близко и в естественных условиях. Можно вести многолетние наблюдения. Данный заповедник офигенен тем, что уже лет пятьдесят собирает кучу данных для принятия решений. Поскольку нужно же понимать, где какие изменения происходят в масштабах дельты, нужен кто-то, кто ведёт подробный лог событий. И когда принимаются решения сколько рыбы можно ловить, чтобы в следующем году вылов зацепов не побил все нормы, то нужны научные данные. В дельте чертовски важна погода, гидрология (уровень воды, спускаемый из водохранилищ) и прочие параметры — всё это влияет на время и скорость воспроизводства разных видов. А, и да, тут нерестится вобла.
Красная рыба прокрастинирует. Она нерестится выше. И ещё она не
красная, сверху она синевато-серая, а внутри белая, за исключением
икры, которая чёрная. Икра же бывает и белая, и зелёная. Зависит от
настроения рыбы
Прямо на кордоне заповедника стоит метеостанция. На ней делаются все те замеры, что и обычно на метеостанциях, и они потом идут в общую сеть. В результате работы сети раньше в телевизоре появлялся дружелюбный мужик, а сейчас у вас на блокскрине телефона есть погода. Учёные меряют уровень воды, численность разных видов птиц и рыб, считают млеков, — и всё это уже 50 лет. В итоге получается не бигдата, но всё же очень длинный ряд данных, по которым можно прогнозировать всякие «что будет, если». Поэтому сотрудники заповедника входят в разные рабочие группы по региону и часто участвуют в разработке правил и законопроектов. Вообще, в экологии качественный прогноз очень важен, спросите любого австралийца, отмечающего день жабы.
Рабочие группы заповедника также помогают защищать другие территории. Например, заповедник на севере области и ещё региональные охраняемые территории создавались прошлым поколением сотрудников. Кстати, насчёт поколений. Наука тут одна из самых молодых в России для заповедников. Каждый год приезжает 15-20 студентов за практикой из региональных вузов (были недавно из Воронежа, Волгограда, Перми, Ростова).
Третья и четвёртая история — это экопросвет и туризм. Обычно они в России слеплены в одно направление, и экскурсии внутрь заповедника идут по бюджету экопросветительской деятельности. Здесь туризм достаточно хорошо развит: есть флот лодок, в день может проходить по 16 человек в двух группах (на базах отдыха за пределами охранной зоны такой же показатель от 60 до 150 человек в день), раньше была пара домиков на кордоне, сейчас построили новые и ещё кафе-столовую. Раньше ели в беседке, а теперь планируется принимать туристов и зимой. Для походов по льду уже есть «Хивусы» на воздушной подушке.
В общем, здесь тусуют странные люди с биноклями и огромными объективами, обожающие в 4 утра садиться в лужу, неподвижно стоять до вечера, время от времени шепча латинские слова. И сейчас им создали куда больше условий. Кстати, эти люди готовы не только сидеть в скрадках, но и проходить все прелести нашей бюрократии: кроме визы им нужно разрешение на посещение приграничной полосы от ФСБ, которое в случае граждан России делается за 2-3 дня, а в случае инострацев — примерно за полтора месяца. Но, правда, как человек, который проходил эти квесты несколько раз, скажу, что заповедник получает все согласования сам, надо только скинуть скан паспорта.
Ну и ещё есть экопросвет — это когда вы кому-то рассказываете про то, как устроена природа, и этот кто-то меньше гадит. В перспективе. Вообще, конечно, заповедник хочет поменять менталитет населения на предмет того, что не надо портить место, где живёшь. Получается это, конечно, с переменным успехом.
Так, а есть конкретные примеры, как заповедник влияет на мир вокруг?
Вот, например, электроудочки. Несколько лет назад они были довольно широко распространены. Смысл — в воду опускается два провода, с одной стороны цепь замыкается автомобильным аккумулятором, а с другой — водоёмом и его обитателями. Примерно на одну пойманную рыбу получается около 20 покалеченных. У кого-то переломы позвоночника от спазмов мышц, у кого-то повреждены репродукционные системы (и не будет икрометания), кто-то просто сразу погибает от тока и тонет. Мальки, отложенная икра, почти все беспозвоночные и даже простейшие гибнут в радиусе почти сразу. В общем, такая Хиросима по меркам водоёма, но зато у кого-то вечером будет уха.
Бороться с браконьерским ловом «до основания» почти бесполезно, а вот на порядок уменьшить от него ущерб — вполне реально. Заповедник сначала посчитал эффекты от применения электроудочек, а потом запустил кампанию среди местных жителей, в ходе которой рассказывал о том, как это вредно. В смысле, если я правильно понимаю логику, в результате местные поняли всю теорию заговора и решили, что электроудочки — это способ оставить их без рыбы через несколько лет. Трагедия «рыбы в следующем году не будет» тут знакома почти каждому по рассказам дедов и отцов. В общем, если до этого на аккумулятор тут ловили многие, то теперь если местные жители видят такое, то уже знают, куда вставлять контакты понаехавшему рыбаку. Вот так работает сочетание пиара и науки. Это и называется «экопросветительская деятельность».
Опять же, тот же лов в нерест — понятно, что браконьеры будут ловить. Вопрос в том, когда ловить и как. Одно дело перегородить протоку и ловить рыбу до икрометания, другое дело — дать ей отнереститься и потом забирать. Это тоже нужно объяснять.
А так успехов у заповедника довольно много. Первая история, конечно, — лотос. На момент основания первого участка оставалась всего одна посадка площадью примерно в четверть гектара. В смысле, это был вообще последний лотос на Волге.
Сейчас лотосные посадки (со включениями других растений) занимают несколько десятков тысяч гектар и ушли далеко за пределы участков. Даже в черте города есть посадка. Цветок мало того, что сохранился — так ещё и стал символом области.
Лотосная посадка за пределами заповедника. Судя по прорезям, внутрь
возят туристов, что считается за нарушение
Очень интересно работают с детьми. Их можно рассматривать как будущих браконьеров, а можно — как будущих людей, понимающих экологию мест, где они живут. И вот для второго заповедник устраивает всякие вещи. Самое простое — был конкурс скворечников. Дети соревновались, в чей скворечник поселится первый птиц.
Как видите, до плакатов «Птица, лети сюда!» дело не дошло, то есть
дети всё же мыслили как скворцы
Победителя выявить не удалось, поскольку птицы пришли толпой и всё
заселили
Очень прикольно сделана история с бидонами. Дело вот в чём: рыба нерестится, фактически, на лугах. Точнее, это летом они луга, а весной пруды. Вода сходит, остаются лужи, разные понижения рельефа с не успевшим смыться мальком. Часть его съедят птицы, часть погибнет. Если хочется в следующем году больше рыбы, то надо копать каналы до реки и соединять лужи с большой водой. Иногда так не выходит. В этом случае дети помогают тем, что набирают в бидоны малька и выливают в реку. Понятно, что «отыграть» так можно вряд ли больше процента рыбы, но тут важно приобщение и понимание, для чего была эта работа.
Ещё прошлое поколение научных сотрудников спасало бакланов от местных жителей. Их выбивали, солили бочками. История вот в чём: они по утрам идут по водоёму плотной группой, и кажется, что их очень-очень много, и что они сейчас заберут всю рыбу. Зрелище реально впечатляющее. Вообще, я сейчас опять влезу со своим механистичным подходом, но на раскатах можно увидеть огромную фабрику, где очень хорошо заметно, как большие группы птиц работают по биологическим скриптам. Если понимать чуть-чуть в этологии и чуть-чуть в разработке, то зрелище становится просто завораживающим с точки зрения точности и красоты исполнения. Но вернёмся к бакланам. Учёные верили, что птицы не виноваты в том, что рыбы становится меньше. Посчитали, кто сколько ест, кого, где ест, что ест. Посчитали бизнес-модель баклана. Научно обосновали, что бакланы не наносят ущерба, который им приписывается. Смогли объяснить это местным жителям, и бакланов бить перестали. Сейчас вот они, чертяки:
Вообще, баклан — это офигенная птица. Он может пару часов стоять на коряге, раскинув крылья в позе герба России, пока они высохнут. Чёрные они как раз, чтобы ускорять этот процесс. Ещё они отлично кооперируются с пеликанами и вместе с ними загоняют рыбу как при облавной охоте. Ну и вообще смешные.
Сейчас одна из главных проблем для объяснения — это пожары. Дельта покрыта тростником, он за зиму высыхает и становится по свойствам похож на бумагу. Сверху на растении такая прикольная кисточка, которая при пожаре летает и превращает в огненный ад всё вокруг. Ну, и летает она не одна. Из-за этих кисточек, улетающих метров на 200-300, тушить такие пожары почти бесполезно. Поэтому заповедник к весне защищают выкошенной полосой в 500 метров по границе. Да-да, по всей границе, где есть растительность.
Проблема в том, что жители местных сёл считают, что жечь тростник весело и круто. Но не во славу Сатаны, а потому, что так должна раньше появиться молодая трава. Собственно, много где горят разные массивы растительности на планете, и много где зола действительно помогает запустить новый цикл. Заповедник провёл исследования, и выяснилось, что чёрная от золы земля действительно прогревается лучше, и расти на ней всё может быстрее. Но вот этого «всего» не остаётся, потому что тот же огонь убирает все семена злаковых из верхнего слоя почвы. Остаются мощные корневища тростника (они на полметра обычно), и растёт новая роща тростника. Жрать его невозможно даже корове, и пастбище в итоге за 3-4 года деградирует. А люди при этом надеются, что оно улучшится. Правильно не жечь, а косить молодой тростник — это даёт больше шансов злаковым, и в первые два года не очень заметно, а на третий и чётвёртый хорошо видно. На пятый злаковые превалируют и начинают душить тростник. Сейчас это надо как-то объяснить, потому что пока если кинуть спичку — видно мгновенный эффект, что стало чисто.
Ещё интересный аспект работы — изучение инвазивных видов. Ещё при царе в Астрахани интродуцировали шелковицу (если вы читали пост про шелкопряда, то уже знаете всю подноготную процесса). Шелковица вписалась отлично, на ней гнездятся разные птицы, её листву и плоды едят все подряд, включая приматов, а внизу отлично растут растения поменьше, под ней собирается кабан, птица. А вот позже приехал пенсильванский ясень, который не вписался. Он плохо интегрируется, образует рощи, вытесняет всё подряд, корневая система у него плотная, плюс ещё и до кучи дерево не используется для гнёзд. Его ушатать лопатой уже невозможно, слишком распространился. А так случайно расселили енотовидную собаку и ондатру (вписались в биоценоз дельты хорошо). К слову, енотовидную собаку можно посмотреть прямо на кордоне, она там живёт. Примерно в это же время американская норка вытеснила обычную (это был давний побег группы американских пленных с производства), а вот воронежский бобёр, к счастью, передох, не успев нанести повреждений.
С другой стороны, само наличие участков заповедника влияет и на поведение видов. Птицы и звери примерно понимают, что внутри границ безопасно.
Лебеди-шипуны едят растительность внутри островов. Ну и шипят там
тоже. Получается такой шипящий остров
Точнее, «понимают», наверное, не совсем верный термин, но тут работает механизм, который в результате нескольких десятков лет научил птиц, что те, кто не жил на территории участков, отбор не проходят. В общем, выглядит это так: на границах заповедника в воде стоят аншлаги. Это такие знаки, которые вбиты в дно, потом проходят слой воды и торчат на воздухе. Там плавают такие огромные плоты из растений, а на них сидят птицы, по несколько тысяч штук. Эти прямо «плавающие острова» сносит за границу заповедника. И вот когда птица выходит за аншлаг, она начинает нервничать и меняет диспозицию. По мере того, как птицы выплывают за вешки — поднимаются и возвращаются в заповедник. Видимо, «понимают» границу только некоторые, но они своим примером учат остальных, что так надо делать. Так что теперь это их дом.
Собственно, мне осталось только сказать, что в заповеднике есть много фотоловушек.
Вот несколько самых интересных сцен
Массовый нерест сазана:
Лебедь-шипун защищает кладку и шипит. Собственно, за 15 секунд вы можете узнать, почему он так называется:
Волки нашли след кабана (напомню, с чумы 2010 года его тут почти нет, и волкам было очень тяжко). Потому зверьки несколько взволнованы:
А это барсук. Его прёт с 45-й секунды. В целом, если вы барсук — то такое поведение нормально.
И короткий ликбез про то, почему никогда не надо связываться с дикими котами:
С нами сегодня были Татьяна Гаврилова (начальник отдела развития и экологического туризма) и Кирилл Литвинов, заместитель директора по научно-исследовательской работе.
Он, кстати, напоследок привёл прекрасный пример того, насколько поменялось отношение жителей. «В прошлом году осенью где-то в период цветения прошёл я обратил внимание, что листья лотоса на экотропе целые, ни один не сломан. А там было примерно 3 тысячи человек. Раньше в каждой группе был турист, который срывал лист и сразу надевал себе на голову».
UPD: В заповеднике мы снимали эпизод для передачи про Астрахань, вот только залили. В этом же видео есть про рыбалку, стук по плохим и хорошим арбузам и ещё много странного. tvr спрашивал, как ловить рыбу с егерем — вот так:
И второе: PereslavlFoto запросил свободную лицензию на материалы публикации (текст и фото) — подтверждаю, что их можно использовать по CC3 BY-SA.
Автор Сергей Абдульманов
Комментарии