Якутия в 1780-е

23 июня 2023

Французский дипломат и переводчик Жан-Батист Бартелеми де Лессепс в сентябре 1787 года пришёл на судне в Авачинскую бухту. И отправился по суше через Камчатку, Сибирь, Урал и Центральную Россию в Париж — туда он добрался к октябрю 1788-го. В дороге де Лессепс вёл дневник, который потом показал Людовику XVI. Монарх был настолько впечатлён, что выделил деньги на издание рукописи. Так появился двухтомник «Путешествие по Камчатке в 1787 и 1788 годах». Вот один из фрагментов второго тома — о Якутске и путешествии по реке Лене.

Перевод: Варвара Бабицкая

Панорама Якутска, гравюра, 1878 год. Фото: wikimedia/ с наброска Бадерке рисовал С. Шамота, гравировал Г. Иоос

В полдень я взошёл на предоставленную мне лодку и в продолжение четырёх часов пересекал Лену наискосок. Река эта, сколько я могу судить на глаз, никак не менее двух лиг шириной (лига — британская и американская, реже староиспанская и старопортугальская, единица измерения расстояния; морская лига составляла 5556 метров, а сухопутная — 4828 метров. Соответственно, Жан-Батист Бартелеми де Лессепс говорит о реке шириной больше одиннадцати километров. — Прим. ред.).

Вид на Якутск с реки Лены, начало двадцатого века. Фото: wikimedia/Роберт Зонненбург

По прибытии я был допрошен полицейским офицером, который, как это было принято, препроводил меня на отведённую мне квартиру, которую он счёл подходящей. Я попросил его указать мне дорогу к дому губернатора М. Маркловского (по всей вероятности, де Лессепс ошибся в инициале. С 1784-го по 1799-й первым комендантом Якутской области Иркутского наместничества был подполковник Александр Маркловский. — Прим. ред.), которому я незамедлительно и нанёс визит. Он принял меня с величайшей любезностью, вся наша беседа шла на французском языке, который он, по всей видимости, знал очень хорошо. Похвалив быстроту моих перемещений и поздравив с благополучным прибытием, он пригласил меня на несколько дней остановиться в Якутске.

[...] Путешествие верхом чрезвычайно утомило меня, и мне посоветовали идти на лодке вверх по Лене до самого Иркутска. Совет пришёлся мне по душе, потому что это дало бы мне время на отдых, и притом не могло бы замедлить меня более чем на четыре или пять дней.

[...] Пять дней, что я провёл в Якутске, прошли за приготовлениями к отъезду. Однако в часы досуга я мог заметить, что это самый превосходный и густонаселённый город, из всех что мне пришлось увидеть на всём протяжении моего путешествия по этой стране.

Якутская духовная семинария, конец девятнадцатого века. После революции здесь была школа, потом жилой дом. В 1970-м постройки сгорели. Фото: wikimedia/неизвестный автор

Он построен на западном берегу Лены; дома — деревянные, но большие и просторные, дом губернатора смотрит на гавань. Церкви по большей части каменные. Гавань, пересыхающая во время маловодья, образована рукавом реки, которая течёт, изгибаясь, под стенами города. Суда, которые здесь используются, представляют собой простые барки; большей частью они применяются для перевозки провизии, присылаемой правительством, такой как соль и мука. Купцы для транспортировки своих товаров нанимают или покупают такие лодки в окрестностях истока Лены, где их строят.

Якутск в 1890-е: белое здание — воеводская канцелярия 1707 года постройки, первое каменное сооружение города (разобрано в 1988-м), за ним деревянные башня Якутского острога и областное правление и казачество (разрушены в 1920-е), вдали — Николаевский собор (сохранился до наших дней). Фото: wikimedia/Irkutsk State University

Якуты посещают город, только когда к этому их вынуждает торговля; он почти целиком населён русскими. Плоды цивилизации явственно проявляются в их манерах и обычаях; светский дух и повсеместно царящая между ними весёлость вместе с деловыми интересами поддерживают между жителями города деятельное общение, составляющее источник богатства и прелестей жизни.

Базар в Якутске, начало двадцатого века. Фото: wikimedia/Роберт Зонненбург

Пополнив запасы провизии, я покинул Якутск 5 июля в час пополуночи. Как известно, в северных широтах более недели промежуток между днём и ночью едва ли различим. А стало быть, сумерки уже возвещали о скором восходе солнца и мы могли превосходно различить песчаные отмели, которые тянутся вдоль реки весь первый перегон. Не всегда имея возможность обойти их, мои проводники или, вернее, люди, тянувшие лодку, ежеминутно умоляли нас сойти в воду, уподобившись им самим, чтобы помочь перетащить её через отмель. Нередко, невзирая на исполинскую ширину реки, мы решались грести поперёк в надежде обнаружить более удобный проход, но при этих попытках стремительное течение вновь относило нас назад приблизительно на полверсты. Крупные глыбы льда по-прежнему виднелись на берегу, где, как было мне сообщено, они не тают круглый год.

Не стану подробно описывать все дни нашего плавания. Доставленные им наблюдения представляют слишком мало интереса: избавлю читателя от подробностей, утомительных в своём однообразии.

Длина перегонов определяется расположением станций и часто составляет по тридцати, сорока, пятидесяти, шестидесяти или даже восьмидесяти вёрст. Читатель может судить по этому, как тяжек труд несчастных, обречённых выполнять эту работу: тащить лодки от станции к станции. На протяжении двенадцати сотен вёрст ужасная эта работа служит наказанием для каторжан и преступников. Этот труд они делят с лошадьми, но, когда судно садится на мель, на смену животному приходит человек, которому и приходится преодолевать самые трудные перевалы. Единственное довольствие, отпущенное этим преступникам — небольшое количество муки, дозволенное правительством. Окрестные якутские вожди также обязаны оказывать им поддержку и в случае нужды присылать на помощь людей и лошадей.

Многие из этих несчастных женаты; вместе с семействами они ютятся в полуразрушенных избах, там и сям разбросанных по правому берегу реки. В один из дней дождь вынудил меня искать укрытия в одном из таких обиталищ — я выбрал наиболее многообещающее, но, едва я переступил его порог, меня чуть не сбил с ног зловонный воздух; слова бессильны описать ужасающую картину нищеты, открывшуюся моим глазам. Укрытия в этом доме было не найти: в следующую четверть часа я едва не захлебнулся. Потоки дождя стекали из каждого отверстия в дырявой крыше, и я решил, что лучше пережду ливень в лодке.

Водовоз в Якутске, начало двадцатого века. Фото: wikimedia/Роберт Зонненбург

Рыбалка и охота наполняют досуг этих изгоев; их порочные склонности остаются неизменными, из всех человеческих побуждений ими движут исключительно жажда наживы или страх. С приближением лодки они всегда пытаются пуститься в бегство, чтобы избежать мучительной работы, на которую обрекло их государство. Такую штуку они проделали со мной не раз. Когда я прибыл на станцию, из пяти или шести человек, которые обязаны были всегда быть наготове и предоставлять себя в распоряжение проезжающих, явился только один: прочие попрятались в лесу, и прежние мои бурлаки были вынуждены тащить меня до следующей станции. Я вознаградил этих несчастных за труды тем охотнее, что нередко видел, отпуская их, что их ноги покрыты кровью.

Однажды утром они вновь перехитрили меня необычным образом. Нас миновала почтовая лодка, шедшая вниз по течению; был черёд Голикова стоять на вахте. Коварные мошенники попросили у него позволения поменяться со своими товарищами и так умело убедили его, что это будет к нашей выгоде, что он дал согласие. Ему не терпелось рассказать мне о нашей удаче, и он разбудил меня — лишь затем, чтобы я мог своими глазами увидеть, с какой быстротой наши злодеи поплыли прочь, и не думая направляться к миновавшей нас лодке. Можно было ясно почувствовать, как растерялся Голиков при этом зрелище; он не знал, чем оправдаться передо мной, поскольку мы были вынуждены сами тащить лодку до следующей станции — к счастью, однако, расстояние до неё было небольшим. Люди, которые привели почтовую лодку, ещё были там, и двое моих солдат быстро принудили их нам служить. Их скорой податливостью мы были, полагаю, обязаны главным образом грозному тону Голикова — наше приключение настолько вывело его из себя, что без толку было убеждать его проявить сдержанность. «Вы не знаете, как обходиться с этими негодяями, — сказал он мне. — Если бы я последовал вашему примеру, мы в ответ на каждый вопрос терпели бы оскорбления или переносили бы злоключения, подобные тем, которые мы теперь пережили».

Окружной суд в Якутске, начало двадцатого века. Здание выполняло свою функцию почти до конца века, прежде чем было снесено. Сегодня на его месте на улице Жиркова — современная копия постройки. Дом принадлежал купцу Якову Санникову, внуку того самого Якова Санникова, который в начале девятнадцатого века открыл и исследовал часть Новосибирских островов, а в 1811 году заговорил о существовании острова-призрака Земля Санникова. Санников-младший участвовал в финансировании экспедиций Эдуарда Толля и Фритьофа Нансена, которые и искали этот остров. Фото: wikimedia/Роберт Зонненбург

Между тем 14 июля мы прибыли в Олёкминск, не встретив более никаких неудобств. Город этот, первый, увиденный мной с самого отплытия из Якутска, лежит от него в семи или девяти сотнях вёрст, хотя в пересчёте на почтовые издержки это расстояние оценивается всего в шестьсот вёрст. Он расположен в устье реки Олёкмы, мал, дурно построен и не предлагает ничего примечательного. Я задержался там лишь на два часа.

Через несколько вёрст нам повстречалась маленькая лодка — правил ей только один человек. Он предложил нам берёзовой коры, которую надрал в окрестных лесах; мои солдаты охотно купили её, чтобы покрыть ей нашу барку. Торговец был тунгус и принадлежал к семейству, жившему на левом берегу. Я не мог упустить счастливую возможность ближе узнать этот народ, поэтому распорядился привязать барку на правом берегу и в сопровождении одного только Голикова вошёл в лодку тунгуса, который не менее моего был доволен моим намерением посетить его родных.

Свято-Троицкий собор с колокольней в Якутске в начале двадцатого века. В 1780-е, когда Жан-Батист Бартелеми де Лессепс приезжал в город, каменный собор уже стоял, но был однокупольным, а вот колокольню возвели позднее. Сейчас собор на реставрации. Фото: wikimedia/Роберт Зонненбург

Я был поражён формой и лёгкостью тунгусской лодки, чьё днище было, однако, почти совершенно округлым и лишь в малой своей части соприкасалось с водой, вследствие чего такие лодки легко опрокидываются. Они сделаны из реечного каркаса, обшитого берёзовой корой, скреплённой и упроченной смолой. Нос и корма — узкие и заострённые, весло гребец в середине судна держит на весу, получая тем самым возможность работать попеременно обоими его концами.

Тунгусы при виде меня изъявили величайшую радость: они окружили меня, приняли и обласкали так, что я не нашёлся, как следует отвечать на проявления их дружбы. Молодой олень был забит и положен к моим ногам; принеся мне подобное приношение, эти добрые люди выразили сожаление, что бедность лишает их возможности и удовольствия порадовать меня ещё чем-нибудь. Я и сам не имел возможности щедро одарить их в ответ и в благодарность оставил им только несколько моих плащей.

Материалы по теме

Про деда и зайцев

Путевые заметки иностранцев