Томск и сибирские морозы в 1870-е
Французский писатель Виктор Мейнян 25 октября 1873 года отправился в путешествие из Парижа в Пекин. Его путь пролегал в том числе через территорию Российской империи — Санкт-Петербург, Москву, Нижний Новгород, Урал и Сибирь. В 1876 году вышла его книга «Из Парижа в Пекин через сибирские снега. Рассказ о санном путешествии через снега европейской части России и Сибири, в кибитке по Монголии, через пустыню Гоби и Великую Китайскую стену, и в паланкине на ослах по Китаю в Пекин». Вот фрагмент о его приключениях на пути из Омска в Томск.
Перевод Варвара Бабицкая
МОРОЗ ПО ПУТИ В ТОМСК
Я покинул Омск 17 января в час пополудни. В тот день стоял сильный мороз: термометр показывал почти пятьдесят градусов! Я едва мог приоткрыть башлык, чтобы любоваться прекрасными световыми эффектами, которыми неизменно сопровождается такая низкая температура.
Благодаря оптической иллюзии, которую я не могу объяснить, снег под определённым углом казался местами тёмным, почти чёрным, а затем, на контрасте, так ослепительно вспыхивали бесчисленные маленькие кристаллы, отражающие солнечные лучи, что можно было представить себе, будто любуешься бриллиантами, рассыпанными по роскошной бархатной ткани. Проехав таким образом несколько часов, мы оказались в той часть степи, которая называется высокой травой, потому что трава, в изобилии растущая в этих местах, достигает большой высоты.
Опасная переправа через омскую степь. Иллюстрация к книге Виктора
Мейняна «Из Парижа в Пекин через сибирские снега». Фото: Project
Gutenberg
Когда я её увидел, она была изрядно покрыта инеем. Вечером, когда солнце садилось за горизонт, море травы, освещённое последними лучами, стало ослепительно-белым. В то же время снег, перенимающий оттенки неба, окрасился тёмно-голубым. К сожалению, это прекрасное зрелище продлилось недолго. Солнце зашло, и бледные, загадочные сумерки начали заливать огромную равнину, которую теперь освещало северное сияние, окрасив всю её в свой розовый цвет.
Невозможно описать словами многообразие и изменчивость красок, которые я наблюдал время от времени в сибирских ландшафтах. Искусство бессильно дать малейшее представление о тонкой игре света, наполняющего пейзаж при сильном морозе. При одной из вот таких восхитительных трансформаций лёгкий туман замерзает в воздухе; в такие моменты я наблюдал стаи прекрасных, почти невидимых кристаллов, которые плыли в воздухе: они сверкали в лучах солнца и образовывали радуги на горизонте. Когда мы наблюдаем подобные цвета во Франции, небо, как правило, более сумрачно, и они кажутся тусклыми в сравнении с яркими, завораживающими и таинственными красками, проступающими здесь в бесконечно чистой лазури.
Такой жестокий мороз доставляет и серьёзное неудобство бедным человеческим существам, рискнувшим бросить ему вызов. Часть лица вокруг носа и рта в несколько секунд полностью исчезает под толстой коркой льда, образующейся от влаги при дыхании; ледяную корку необходимо время от времени удалять, и эта процедура доставляет немалые страдания.
Путешествие по озеру Байкал. Иллюстрация к книге Виктора Мейняна
«Из Парижа в Пекин через сибирские снега». Фото: Project
Gutenberg
Готовясь вечером ко сну, путники в Сибири приучены смачивать свои башлыки, которые быстро обледеневают и застывают, образуя твёрдую ширму или футляр в нескольких дюймах от лица. Затем влага от дыхания замерзает на внутренней стороне этой импровизированной стены. Но несмотря на эту предосторожность, проснувшись утром, я обнаружил, что мои веки накрепко запечатаны крошечными сосульками, покрывшими ресницы: мне пришлось растапливать их теплом пальцев, чтобы открыть глаза навстречу свету дня.
Другой причудливый эффект такого сильного мороза можно наблюдать при въезде в деревню ранним утром, когда её жители только разводят огонь в печах. Горячий дым, поднимающийся из печных труб, восходит до определённой точки, там быстро охлаждается, конденсируется, сталкивается со слоем такой же плотности и начинает стелиться горизонтально во всех направлениях, как потолок или полог: сгущаясь, он препятствует излучению тепла, образуя защитное облако надо всей деревней.
[...] Мы пересекли Обь и оказались в чрезвычайно своеобразной местности: всё такой же плоской, но с уклоном — на равнине, постепенно и, казалось, бесконечно повышавшейся к горизонту. Думаю, что величие сибирских рек объясняется, прежде всего, обширностью их бассейнов, а кроме того — этими растянутыми покатыми пространствами, которые значительно облегчают скопление воды в низинах. Чему бы ни была обязана своим появлением эта странная наклонная местность, она внушает изумление, а поначалу — и головокружение, особенно когда едешь вниз. Хотя угол не очень велик, ощущение лёгкого скольжения, в некую отдалённую и неведомую бездну, вызывает неприятное чувство опасности. Когда почва под тобой бежит под уклон, легко вообразить, что мир сорвался со своих швартовов и уплывает куда-то в неведомую даль. Инстинктивно хочется вытянуть руку и ухватиться за что-нибудь, но поскольку в поле зрения нет ничего, кроме голой земли, оказываешься уже в совершенно беспомощном положении, и это необычное впечатление становится всё более ярким и мучительным.
Почтамтская улица в Томске, теперь часть проспекта Ленина. Фото:
общественное достояние
Наше путешествие из Омска продолжалось уже три дня, когда, около пяти часов утра, мы были разбужены резким, судорожным треском шероховатого льда реки Томи, возвестившем о приближении к городу Томску. Путешествие нелегко нам далось; в Сибири всегда испытываешь великое облегчение, когда после долгого пути видишь вдали приют, а затем наконец достигаешь его. Я решил остановиться на некоторое время в этом городе, где гостиница казалась сравнительно уютной.
Аптекарский магазин на улице Миллионной — теперь часть проспекта
Ленина — в Томске, около 1907 года. Фото: общественное
достояние
В комнате, которую мне отвели, не было ничего сверх обыкновенного, но здесь она считалась полностью обставленной; однако её освещали четыре больших окна, а пол был чисто выметен. А потому я счёл обстановку вполне располагающей, отворил все сундуки и умолил Константина составить мне компанию во время недолгого пребывания в этом важном центре сибирской торговли.
Город делится на две части: нижняя лежит в долине Томи, а верхняя, построенная на холме, тянется по правому берегу реки. Первая часть — торговые кварталы: там расположены рынки и склады. Другую же, напротив, составляют изящные особняки — изящные, во всяком случае, по меркам этой местности, заселённой людьми, которые нажили огромные состояния или находятся на пути к этой завидной цели.
[...] Жители Томска извлекают выгоду из праздности Западной Сибири и из золотой лихорадки Восточной, торгуя зерном, снабжая фуражом, мясом и — что достойно удивления — рыбой едва ли не всю Сибирь. Огромное расстояние между Томском и другими значительными городами, которые я упоминал, может поставить под сомнение справедливость этого суждения; однако подобная торговля совершенно возможна благодаря любопытному воздействию сильного мороза на съестные продукты.
Мясная лавка в Томске. Иллюстрация к книге Виктора Мейняна «Из
Парижа в Пекин через сибирские снега». Фото: Project Gutenberg
Как-то раз, поедая на обед поданную мне откормленную птицу, я из любопытства спросил, давно ли она была забита; человек, желая смягчить естественное отвращение француза к любой несвежей пище, ответил: «Два месяца, не более». Для сохранения говядины не требуется вовсе никаких предосторожностей: она хранится сама. Почти все мясники, чтобы иметь запас свежей пищи, при наступлении первых холодов забивают достаточное количество скота, которого хватает на всю зиму. При таких низких температурах нет ни малейшей опасности, что свежие продукты изменят свои свойства. То же относится и к рыбе: она становится такой твёрдой и негнущейся, что её ставят на рынке на хвост, прислонив к стене, сколь бы длинным ни был хвост и какой бы тяжёлой ни была рыба...
Комментарии