Из Твери в Нижний Новгород по воде
Французский поэт и прозаик Теофиль Готье дважды посетил Россию. Зимой 1858–1859 годов он побывал в Москве и Санкт-Петербурге, а летом 1861-го прошёл на теплоходе от Твери до Нижнего Новгорода. По итогам поездок он в 1860-х выпустил книгу «Сокровища русского искусства» и дневник «Путешествие в Россию». Вот наш перевод отрывка из путевых заметок — про его сплав по Волге.
Перевод Варвара Бабицкая
Миллионная (ныне Советская) улица в Твери, 1900-е. Фото:
wikimedia/Киикчи Р.Я.
В Твери Волга ещё отнюдь не достигает тех обширных размеров, которые в её устье в Каспийском море придают ей сходство с гигантскими реками Америки. Уверенная в своём грядущем величии, она начинает свой путь скромно, тихо катясь между довольно плоскими берегами, не поднимая волн и не вздымая бешеной пены.
Цвет её вод при ближайшем рассмотрении удивляет: абстрактный узор, сплетённый из световых отблесков, отражений неба и повторения предметов, коричневым оттенком походит на крепкий чай. Без сомнения, Волга обязана этой особенностью пескам, образующим взвесь в её водах; она беспрестанно движется, меняя русло с тем же непостоянством, что и Луара, в связи с чем судоходство здесь если и не опасно, то, по меньшей мере, затруднено, особенно в этой части её течения и в то время года, когда уровень воды понижается. Рейн зелёный, Рона синяя, Волга — тёмно-коричневая.
Первые две реки, кажется, несут с собой цвета морей, в которые они впадают (вероятно, под морем Теофиль Готье подразумевает Женевское озеро, в которое впадает Рона. — Прим. ред.).
Верна ли эта аналогия и для Волги? Этого мы не знаем, потому что до настоящего времени нам не довелось увидеть Каспийское море — эту огромную лужу воды, забытую посреди суши при отступлении первобытных океанов. Пока «Никс» мирно идёт вперёд, оставляя за собой пенный кильватер, похожий на пиво, окинем взглядом наших попутчиков.
Их головы не отличались особенными характерными чертами, но у иных бледно-русые волосы, соломенная борода и стальные серые глаза ясно указывали на северную расу. Летний загар покрыл эти лица жёлтой маской, окрасив кожу почти в тот же оттенок, что их волосы и бороды.
Женщины не были хорошенькими, но в их нежной, смиренной некрасивости не было ничего неприятного. Их блуждающие улыбки обнажали красивые зубы, а глаза, хотя и слегка раскосые, были не лишены выражения. В позах, которые они принимали, располагаясь на скамейках, под тяжёлой одеждой ещё угадывались следы женской грации. [...]
Мост через Волгу в Твери, 1903 год. Фото: wikimedia/Maxim Petrovich
Dmitriev
Судоходство на Волге было очень оживлённым, и мы долгие часы провели, опершись на борт «Никса», не в силах оторваться от этого интересного зрелища. Лодки спускались по реке, раскрывая огромные паруса, подвешенные на высоких мачтах, чтобы уловить малейшее дуновение ветра.
Другие шли вверх по течению: лошади тянули их на бечеве.
Эти лошади лишены силы и стати наших крепких тяжеловозов, но их скудные силы выкупаются численностью. Упряжку обычно составляли девять животных, и их можно было сменить на почтовых станциях, стоявших кое-где на отлогих песчаных берегах — подлинных биваках, где Сверчков, этот русский Орас Верне, нашёл бы удачные мотивы для своих полотен.
Некоторыми лодками меньшего водоизмещения управляли с помощью шеста: какой тяжкий труд для матросов, которые беспрестанно движутся вдоль борта, изо всех сил налегая грудью на твёрдую палку!
И живут эти бедные люди недолго — говорят, они редко доживают до сорока лет. [...]
Все эти пристани были устроены одинаково и представляли собой квадратный понтон, на котором располагалось два деревянных помещения: одно служило конторой, другое — складом или залом ожидания; разделявший их широкий коридор предназначался для размещения путешественников и багажа. По мере повышения и понижения уровня воды дощатый мост, соединяющий плавучий причал с берегом, принимает более или менее крутой уклон. По краям этого моста мелкие предприниматели, привлечённые прибытием парохода, выставляют свои лёгкие лотки, образуя живописные группы. Девочки с корзинками продают по пять или шесть кислых зелёных яблок или маленькие пряники, на которых с помощью формочек, какие у нас используют для масла, напечатаны забавные варварские фигурки, в том числе — химерические львы, которые, будь они отлиты в бронзе и покрыты архаичной патиной, могли бы сойти за образцы примитивного искусства Ниневии. Женщины с ведром и стаканом торгуют квасом — этот напиток из ржи и ароматных трав очень приятен, когда к нему привыкнешь. [...]
Толкучий рынок в Твери, 1910–е. Фото: wikimedia/неизвестный
автор
Русские крестьянки затягивают юбки над грудью так, что кажется, что их по самые подмышки упрятали в мешок. Легко представить себе малопривлекательные последствия этого постоянного давления, которое в конце концов изнашивает самые упругие формы. Костюм дополняют рубаха с пышными рукавами и треугольный платок, завязанный под подбородком.
Были там и лотки, торгующие пшеничным и ржаным хлебом (первый очень бел, второй — очень тёмного коричневого цвета); но всего оживлённее шла торговля местной разновидностью огурцов, которые летом едят свежими, а зимой солят и без которых, кажется, русские жить не могут. Их подают за каждой трапезой, они непременно сопровождают всякое блюдо; ломтиком огурца здесь перекусывают так же, как в других местах — долькой апельсина. Нам это лакомство показалось безвкусным. Правда, русские, по какой-то ускользающей от нас гигиенической причине, вообще не приправляют свою кухню: им нравится пресная пища. [...]
Углич, который мы миновали под конец дня, — довольно крупный город. В нём не менее тринадцати тысяч жителей, а колокольни, купола и звонницы тридцати шести церквей придают ему великолепные очертания. Река, расширяющаяся в этом месте, впитала в себя воздух Босфора, и не пришлось бы слишком напрягать воображение, чтобы представить себе Углич турецким городом, а его луковичные колокольни — минаретами.
Нам указали на берегу небольшой павильон в древнерусском стиле, где семилетний Дмитрий был убит Борисом Годуновым.
Церковь Димитрия на Крови и княжеские палаты, которые также
называют дворцом царевича Дмитрия, в Угличе, гравюра, около 1850
года. Фото: wikimedia/неизвестный автор
У слияния Мологи и Волги на отлогих песчаных берегах бесчисленные стаи воронов и ворон предавались перед отходом ко сну своим причудливым выходкам. Начали появляться чайки, спутницы крупных водных потоков. Ещё раньше мы видели, как орланы ловили себе на ужин тех самых стерлядей, за которых западные гурманы платят на вес золота.
Пароходы «Пчёлки», которые производил рыбинский судостроитель
Михаил Журавлёв, 1910-е. Фото: wikimedia/неизвестный автор
Рыбинск — важный город торговли и развлечений. Волга становится здесь шире и глубже благодаря дани, приносимой ей водами Мологи, благодаря чему большие суда могут заходить в этот порт и выходить из него. Кроме того, в определённые сезоны число оседлого населения прирастает за счёт значительного числа путешественников, которые желают только развлечений и благодаря своим высоким доходам пребывают в прекрасном и щедром расположении духа. Одно из любимых развлечений русского народа — слушать, как цыганки поют свои напевы и хоровые песни. Невозможно себе представить ту страсть, которую изъявляют при этом слушатели и которая сравнима только с неистовством самих виртуозов. Восторг дилетантов в итальянской опере даёт лишь смутное представление об этом, а здесь не было ничего общепринятого, ничего раздражающего, ничего искусственного: мода и хороший вкус забыты, сокровенные, дикие фибры первобытного человека дрожат в этих причудливых звуках. [...]
Волжская набережная в Рыбинске, 1894 год. Фото: wikimedia/Maxim
Petrovich Dmitriev
Водоизмещения «Никса», достаточного для судоходства в верховьях Волги, не хватало, чтобы идти по значительно расширившейся реке с увеличившимся количеством пассажиров и грузов.
Нас пересадили на «Проворный», пароход той же фирмы «Самолёт», мощностью не менее ста пятидесяти лошадиных сил. [...]
Берега реки сделались несколько выше, особенно левый. Характер пейзажа заметно не изменился. Бледно-зелёные еловые леса по-прежнему выстраивали, как колонны, свои сероватые стволы на фоне тёмной зелени; попадались деревни бревенчатых изб, разбросанных вокруг церкви с зелёным куполом; иногда — барская усадьба, обращённая своим любопытным фасадом к реке или, по крайней мере, раскинувшаяся звездой, в углу парка — бельведер или беседка, выкрашенная в яркие цвета; дощатые сходни, взбирающиеся на берег и ведущие к какому-нибудь жилищу; земля, размытая паводками и меженями; отлогие берега, песчаные или вытоптанные стадами гусей, куда спускались на водопой стада быков и коров: тысяча вариаций одних и тех же узоров, которые карандаш передал бы вернее, чем перо. [...]
В Юрьевце дрова для машины приносили женщины. На двух палках, приспособленных наподобие носилок, возвышалась груда брёвен, которую две бойкие, крепкие, а иногда и хорошенькие крестьянки опрокидывали в трюм парохода. Оживление от работы покрывало их лица здоровым румянцем, а лёгкая одышка приоткрывала губы, обнажая белые, как очищенный миндаль, зубы. К сожалению, у некоторых из них лица были покрыты веснушками и испещрены следами оспы, потому что вакцина не распространена в России, где её, несомненно, отвергают в силу какого-то народного предубеждения. [...]
Парадная площадь (ныне площадь Челюскинцев) в Ярославле, 1900 год.
Фото: wikimedia/неизвестный автор
Ярославль, о котором мы упоминали, сообщается с Москвой посредством дилижанса, заслуживающего описания, — этот экипаж, запряжённый всё теми же низкорослыми лошадками, ждал путников на пристани. Это был тарантас, как называют его в России, то есть кузов, водружённый на две длинные балки, соединяющие переднюю и заднюю части: благодаря своей гибкости они играют роль рессор. Преимущество такого устройства в случае поломки состоит в том, что его можно легко отремонтировать, к тому же оно выдерживает тряску самых скверных дорог.
Кузов, по форме напоминающий старинные носилки, был закрыт кожаными занавесками, а путешественники сидели боком, как в наших омнибусах.
Отдав должное этому допотопному образцу каретного мастерства, мы поднялись по сходням на пристань и оказались в городе. Набережная, засаженная деревьями, образует променад и в некоторых местах пролегает над сводами, под которыми нижние улочки и ручьи спускаются к реке. [...]
Храм Николы Мокрого в Ярославле, 1903 год. Фото: wikimedia/Дмитриев
М.
В Костроме, где мы тоже остановились, нет ничего особенного, по крайней мере для путешественника, которому остаётся только бегло окинуть её взглядом. Маленькие российские города по своему характеру поразительно однообразны. Они строятся в соответствии с известными законами и некоторыми, так сказать, жизненными необходимостями, с которыми индивидуальная фантазия даже не пытается бороться. За отсутствием или редкостью камня здесь множество построек из дерева и кирпича — материалов, которые не позволяют архитектуре достичь ясности очертаний, способной заинтересовать художника. Что до церквей, то греческое богослужение навязывает им одни и те же застывшие формы, и они не могут похвастаться разнообразием стиля, свойственным нашим западным церквям. Нам неизменно пришлось бы повторяться в своих описаниях. Вернёмся же к Волге, которая, хотя и однообразна в свою очередь, но всё же разнообразна в своём единстве, как всякое величественное явление природы. [...]
Мы прибыли на пристань пароходства без повреждений и без происшествий — вещь удивительная, поскольку, хотя река в этом месте широка, как морской залив, судоходство настолько оживлённое, а толчея так велика, что выбраться из подобного хаоса кажется невозможным; однако руль уверенно поворачивается, и суда устремляются одно за другим, проворные, как рыбы.
Комментарии